Решения собраний кредиторов при банкротстве: комментарий к Обзору судебной практики Верховного Суда
26 декабря 2018 года Президиум Верховного Суда Российской Федерации утвердил Обзор судебной практики по вопросам, связанным с признанием недействительными решений собраний и комитетов кредиторов в процедурах банкротства (далее – Обзор).
Обзор очень противоречив. Наряду с совершенно верными правовыми позициями в нём представлены идеи, которые способны крайне неблагоприятно повлиять на практику нижестоящих судов. Поэтому представляется правильным прокомментировать положения, подтверждённые Обзором, в сопоставлении с общими положениями ГК РФ о решениях собраний, а также с учётом складывающейся практики применения судами норм о решениях собраний кредиторов и решениях комитета кредиторов.
Автор последовательно анализирует каждый пункт Обзора.
Преамбула.
Применимость общий положений ГК РФ к собраниям при банкротстве
Начать комментарий необходимо с преамбулы данного документа, в которой ВС провозглашает специальный характер Закона о банкротстве по сравнению с положениями ГК РФ и приходит к выводу о том, что правила ГК РФ не подлежат применению к решениям собраний при банкротстве.
Этот вывод ознаменовал собой кардинальную ошибку разработчиков данного документа, которая будет сказываться дальше во многих примерах Обзора, причём в одних случаях Верховный Суд, запретив сам себе ссылаться на общие положения ГК РФ о решениях собраний, будет придумывать концепции, дублирующие правила ГК РФ, либо приходить к решению казуса вообще без ссылки на какую-либо норму закона (хотя ссылка на ГК вполне могла быть к месту в подобном случае), а в других случаях он будет допускать правовые ошибки, пытаясь фактически преодолеть норму закона. И поскольку норма закона, с которой объявил борьбу ВС РФ, является справедливой (речь, прежде всего, про принцип каузальности нарушения), решения последнего, напротив, оказываются несправедливыми и неприемлемыми.
Для обоснования позиции о неприменении положений ГК РФ о решениях собраний к решениям собраний кредиторов и комитета кредиторов при банкротстве ВС РФ использует известное правило толкования закона: lex specialis derogate lex generalis (закон специальный отменяет действие закона более общего). Навскидку это может показаться допустимым, но при детальном рассмотрении оказывается весьма существенной ошибкой. Дело в том значении, в котором применяется слово «lex» (закон) из указанного крылатого выражения Верховным Судом.
Нам кажется бесспорным, что под «законом» в данном случае следует понимать правовую норму, а не нормативно-правовой акт, в котором она содержится. В противном случае мы не могли бы применять вообще никакие положения ГК РФ об обществах с ограниченной ответственностью, например, поскольку существует специальный закон о данной разновидности юридических лиц, и т.д. Но ведь это очевидно не так, и подобным образом правило lex specialis derogate lex generalis никогда не применялось. Пока дело не дошло до решений собраний при банкротстве, когда Верховному Суду, явно не довольному по каким-то причинам отдельными нормами ГК РФ о решениях собраний, потребовалось каким-то образом мотивировать своё нежелание их применять.
Очевидно, что правило о соотношении общего и специального законов работает только в отношении отдельных норм. Например, если в ГК РФ установлен общий срок обжалования в суд оспоримого решения собрания, а в Законе о банкротстве предусмотрен иной срок, то применяться должен срок из Закона о банкротстве. Но если в Законе о банкротстве нет никакой специальной нормы, например, о проведении собрания в очной, заочной или смешанной форме, – то налицо отсутствие специальной нормы, которая могла бы преодолеть действие общей нормы, а значит, общая норма вполне могла бы находить применение. Возможность применения общих положений ГК РФ о решениях собраний к решениям, урегулированным в специальных законах, примирение последних между собой, является одной из основных задач реформы 2013 года. Так, в проекте Концепции совершенствования общих положений ГК РФ среди прочего указывается, что «юридическая доктрина о решениях собраний развивается неравномерно. Большое количество литературы посвящается вопросам решений общих собраний акционеров, в то время как другие виды решений собраний отошли на второй план. Вместе с тем, достижения юридической науки и практики в отношении решений общих собраний акционеров могут быть применимы и к другим видам решений собраний».
Указанная идея была впоследствии отражена в Законе (ст. 181.1 ГК РФ), где собранию кредиторов в банкротстве наряду с другими был присвоен статус гражданско-правового сообщества, а в п. 1 ст. 181. 1 ГК РФ прямо указывается о применении к такому сообществу правил гл. 9.1 в части, не урегулированной специальными законами. Из того, что решения собраний кредиторов и комитета кредиторов могут быть урегулированы, в том числе общими положениями ГК РФ, справедливо исходит ВС РФ:
«103. По смыслу пункта 1 статьи 2, пункта 6 статьи 50 и пункта 2 статьи 181.1 ГК РФ под решениями собраний понимаются решения гражданско-правового сообщества, т.е. определенной группы лиц, наделенной полномочиями принимать на собраниях решения, с которыми закон связывает гражданско-правовые последствия, обязательные для всех лиц, имевших право участвовать в таком собрании, а также для иных лиц, если это установлено законом или вытекает из существа отношений.
В частности, к решениям собраний относятся…решения собраний кредиторов, а также комитета кредиторов при банкротстве…
104.Правила главы 9.1 ГК РФ применяются к решениям собраний постольку, поскольку законом или в установленном им порядке не предусмотрено иное (пункт 1 статьи 181.1 ГК РФ).
…Нормы главы 9.1 ГК РФ к решениям названных собраний применяются в части, не урегулированной специальными законами, или в части, конкретизирующей их положения, например, о сведениях, указываемых в протоколе (пункты 3 – 5 статьи 181.2 ГК РФ), о заблаговременном уведомлении участников гражданско-правового сообщества о намерении обратиться в суд с иском об оспаривании решения собрания (пункт 6 статьи 181.4 ГК РФ), об основаниях признания решения собрания оспоримым или ничтожным (пункты 1, 2, 7 статьи 181.4, статья 181.5 ГК РФ) (п.п. 103, 104 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений разд. I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»)»
Попробуем перечислить те нормы ГК РФ, относительно которых не имеется специальных норм в Законе о банкротстве.
1.Решение собрания может приниматься посредством заочного голосования, в том числе голосования с помощью электронных или иных технических средств (абзац второй пункта 1 статьи 160 настоящего Кодекса) (абз.2 п.1 ст.181.2 ГК).
2.При наличии в повестке дня собрания нескольких вопросов, по каждому из них принимается самостоятельное решение, если иное не установлено единогласно участниками собрания (п.2 ст.181.2 ГК).
3.О том, кем подписывается протокол собрания: председательствующим на собрании и секретарем собрания (п.3 ст.181.2 ГК).
4.О сведениях, которые обязательно должны содержаться в протоколе (п.4 и 5 ст.181.2 ГК).
5.О том, что недействительные решения собраний делятся на оспоримые и ничтожные, а также о том, что презюмируется оспоримость решения, если только законом не предусмотрена ничтожность (п.1 ст.181.3 ГК).
6.О необходимости опубликовать сведения о признании судом решения собрания недействительным (п.2 ст.181.3 ГК).
7.Все общие основания оспоримости решений собраний:
-допущено существенное нарушение порядка созыва, подготовки и проведения собрания, влияющее на волеизъявление участников собрания;
-у лица, выступавшего от имени участника собрания, отсутствовали полномочия;
-допущено нарушение равенства прав участников собрания при его проведении;
-допущено существенное нарушение правил составления протокола, в том числе правила о письменной форме протокола (пункт 3 статьи 181.2) (П.1 ст.181.4 ГК).
8.О том, что решение собрания не может быть оспорено, если оно было подтверждено надлежаще принятым повторным решением собрания (п.2 ст.181.4 ГК).
9.О том, что только голосовавший против или не участвовавший в собрании участник гражданско-правового сообщества может оспаривать решение (если оно оспоримо; для ничтожных решений такого правила не устанавливается); голосовавшие за или воздержавшиеся от голосования лица пользуются правом на оспаривание оспоримого решения собрания только в случаях, установленных законом, или если имели место пороки их голосования (п.2 ст.181.4 ГК).
10.О каузальности нарушения: решение собрания не может быть признано судом недействительным, если голосование лица, права которого затрагиваются оспариваемым решением, не могло повлиять на его принятие и решение собрания не влечет существенные неблагоприятные последствия для этого лица (п.4 ст.181.4 ГК).
11.О том, что надо провести один процесс об оспаривании решения собрания, а значит, сконцентрировать в данном процессе требования всех потенциальных истцов, для чего необходимо их уведомить о предстоящем процессе (п.6 ст.181.4 ГК).
12.О всех основаниях ничтожности решения собрания:
-принято по вопросу, не включенному в повестку дня, за исключением случая, если в собрании приняли участие все участники соответствующего гражданско-правового сообщества;
-принято при отсутствии необходимого кворума;
-принято по вопросу, не относящемуся к компетенции собрания;
-противоречит основам правопорядка или нравственности (ст.181.5 ГК).
Итого как минимум 12 норм подвисли в воздухе после упомянутого Обзора ВС РФ. Могут ли произойти на практике такие ситуации, которые упомянуты в вышеназванных нормах ГК РФ? Разумеется, могут. Что делать судам? Какие нормы применять?
Думается, суды должны применять ГК РФ. Если они не будут этого делать, то им придётся создавать правовые нормы заново. При этом неизбежным станет расхождение в судебной практике. Это ли цель, ради которой должен трудиться Верховный Суд? Вопрос риторический.
Пункт первый.
Свобода собрания кредиторов принять к рассмотрению любой вопрос
Цель данного пункта двоякая. С одной стороны, суд провозглашает идею о том, что собрание кредиторов должника вправе принять решение по вопросу, прямо не отнесенному Законом о банкротстве к его компетенции. С этой идеей можно согласиться лишь с некоторой долей условности.
Конечно, применительно к процедурам банкротства нет трёх органов, между которыми необходимо делить компетенцию, как, например, в акционерном обществе – собрание акционеров, наблюдательный совет и правление (директор). Однако два органа конкурсного производства всё же имеются: собрание кредиторов и конкурсный управляющий. Следовательно, вопрос о распределении компетенции между ними так или иначе всё равно возникает.
Более того, банкротная ситуация даже сложнее, чем в корпоративном праве, в котором, разумеется, тоже бывают всего лишь двучленные комбинации органов управления (например, собрание участников ООО и его директор). Сложность эта вызвана тем, что директор в юридическом лице выполняет агентскую функцию, т.е. ведёт чужое дело, и хозяином дела для него являются участники. Это значит, что глобально участники могут дать указание директору практически по любому вопросу. Свобода усмотрения для него остаётся сугубо по оперативным управленческим вопросам.
Вместе с тем, конкурсный управляющий призван отстаивать не только интересы кредиторов, но и интересы должника, а также интересы общества (последнее сомнительно, но это не предмет для настоящего исследования). Это означает, что собрание кредиторов не может безраздельно командовать конкурсным управляющим, как выразителем своих интересов.
И с этой точки зрения, конечно, свобода собрания кредиторов принять к своему рассмотрению любой вопрос, имеющий значение для процедуры банкротства, является сомнительной. Собственно, это и подчёркивает ВС РФ во второй своей идее, вошедшей в первый пункт комментируемого Обзора. Он говорит о том, что решение собрания не должно препятствовать осуществлению процедур банкротства и исполнению арбитражным управляющим его обязанностей, вторгаться в сферу компетенции иных лиц.
Ранее в практике встречались дела, в которых суды признавали недействительным решение собрания об обязании конкурсного управляющего взыскивать дебиторскую задолженность, поскольку в силу ст.129 Закона о банкротстве данный вопрос составляет исключительную компетенцию конкурсного управляющего.
В конкретном примере Обзора речь шла про решение собрания кредиторов об обязании управляющего отменить уже состоявшиеся торги по продаже имущества. В отношении этого примера могут быть высказаны некоторые сомнения.
Во-первых, решение отменить торги бессмысленное само по себе. Как можно отменить торги, если они уже состоялись и на них выявлен победитель? С этим победителем либо уже заключён договор (и значит, решение об отмене торгов будет означать фактически провозглашение отказа от исполнения своих обязательств по данному договору), либо победитель торгов имеет право на заключение такого договора в будущем (и значит, за нарушение такого права организатора торгов можно присудить к возмещению убытков). Таким образом, рассмотрение подобного вопроса просто не могло входить в компетенцию собрания кредиторов по определению. Следовательно, когда ВС РФ пытается на подобном примере провести общую идею о праве собрания кредиторов принять к своему рассмотрению любой вопрос конкурсного производства, это может вызывать некоторое недоумение.
Во-вторых, если решение собрания вторгается, как пишет ВС РФ, в сферу компетенции иных лиц, значит, оно выходит за пределы компетенции самого собрания кредиторов. Иначе сложно оценивать использованные в Обзоре обороты речи. Но если так, то решение собрания должно быть ничтожным по этому признаку (п.1 ст.181.5 ГК РФ).
И тут мы сталкиваемся с одной весьма серьёзной проблемой Закона о банкротстве.
«В случае, если решение собрания кредиторов нарушает права и законные интересы лиц, участвующих в деле о банкротстве, лиц, участвующих в арбитражном процессе по делу о банкротстве, третьих лиц либо принято с нарушением установленных настоящим Федеральным законом пределов компетенции собрания кредиторов, такое решение может быть признано недействительным арбитражным судом, рассматривающим дело о банкротстве, по заявлению лиц, участвующих в деле о банкротстве, лиц, участвующих в арбитражном процессе по делу о банкротстве, или третьих лиц» (п.4 ст.15 Закона о банкротстве)
Мы видим, что в одной норме объединены и основания оспоримости решения собрания кредиторов, и основания его ничтожности (выход за пределы компетенции собрания), однако все они подведены под единый знаменатель «решение может быть признано недействительным арбитражным судом». Такая формулировка обычно означает, что речь идёт об оспоримости решения собрания. Что это означает применительно к выходу за пределы компетенции?
На наш взгляд, категорически неправильно признавать такое решение оспоримым. Даже если законодатель допустил ошибку, её надо было исправлять разъяснениями ВС РФ. Решение, принятое за пределами компетенции, априори может быть только ничтожным. Этот внутренний закон права напоминает по своей силе закон всемирного тяготения, который, как известно, не сумел отменить ни один законодатель.
Те, кто не согласны с такой идеей, должны представить, что какое-нибудь собрание кредиторов решит включить в конкурсную массу должника и выставить на торги имущество этих «несогласных» лиц. И понять, насколько неудобно им будет жить с оспоримостью такого решения, которое, конечно, вопиющим образом выходит за пределы компетенции собрания кредиторов. Ведь если решение не будет оспорено в достаточно короткий срок, оно окажется действительным. И придётся отдавать своё имущество. А если решение будет оспорено, то на следующий день собрание кредиторов может принять второе, аналогичное (и ничтожное, на наш взгляд) решение, которое сторонникам его оспоримости тоже придётся оспаривать. И так может продолжаться до тех пор, пока не ослабнет рука оспаривающего решение, и он не пропустит срок на обжалование, и значит собрание кредиторов добьётся своего.
Если же мы представим, что в другом аналогичном казусе конкурсный управляющий пропустит срок на подачу иска об оспаривании решения, то как он должен поступить? Его можно понудить выполнить это абсурдное решение собрания? Доктрина ничтожности, отстаиваемая автором этих строк, позволяет спокойно ответить «нет». Как будут отвечать сторонники оспоримости этих решений, остаётся только догадываться.
Однако при изложении примера в первом пункте Обзора Верховный Суд не затрагивает данную проблему. Рассматривая дело, в котором иск об оспаривании решения был фактически заявлен, ВС РФ не даёт ему квалификацию – как преобразовательного или установительного иска, – он просто указывает на то, что иск следует удовлетворить. И абстрактно это верный ответ.
Квалификацию же подобного решения собрания (решения с выходом за пределы компетенции) как ничтожного (не имеющего юридической силы) ВС РФ даёт в следующем пункте Обзора (см. комментарий к нему).
Пункт второй.
В поисках разницы между «ничтожными» и решениями, «не имеющими юридической силы»
В комментарии к данному пункту невозможно не продолжить мысль, начатую в комментарии к первому пункту Обзора. Решения собраний по своей правовой природе делятся на ничтожные (недействительные без решения суда) и оспоримые (недействительные лишь при условии их провозглашения таковыми судом). Закон о банкротстве не знает данного деления. И если бы ВС РФ не отменил применение ГК РФ к решениям собраний кредиторов, оба вида недействительности решений собраний без особого затруднения распространялись бы и на решения собраний кредиторов. Но ВС РФ, как мы видели, пошёл иным путём.
И первой же проблемой, которую ему пришлось решать, стала проблема откровенно ничтожных решений, т.е. тех, обязательным оспариванием которых стало бы бессмысленно загружать судебную систему. Во втором пункте Обзора приводятся три таких примера:
а) решение об обязании конкурсного управляющего закрыть счёт в одном банке и открыть его в другом банке (иными словами, выход за пределы компетенции собрания);
б) решение, в принятии которого участвовало неуправомоченное лицо (мнимый кредитор); в) решение при отсутствии кворума.
Дабы справиться с этой проблемой, ВС РФ решил прибегнуть к старому проверенному методу: он назвал данные решения «не имеющими юридической силы». Именно так в своё время именовались ничтожные решения собраний акционеров (до реформы ГК РФ в 2013 году). Если задуматься о том, чем же отличаются решения, не имеющие юридической силы, от ничтожных решений, то ни одного положительного примера найти не удастся. Эти понятия полностью совпадают по своему объёму, если выражаться языком логики, и значит, являются тождественными.
Какие признаки решений, не имеющих юридической силы, упоминает ВС РФ?
Во-первых, решение не имеет силы независимо от признания его таковым судом:
«Отклоняя возражения конкурсного кредитора о том, что решение об изменении места проведения собрания кредиторов не было оспорено в установленном порядке, суд указал на отсутствие необходимости такого оспаривания»
Во-вторых, из этого логически следует право заинтересованного лица ссылаться на ничтожность решения собрания в любом процессе и в любом качестве:
«Само по себе неоспаривание решения собрания кредиторов не препятствует заинтересованному лицу ссылаться на отсутствие у такого решения юридической силы как на основание собственных возражений в рамках иного судебного процесса (обособленного спора)»
Как мы понимаем, оба эти признака присутствуют и у ничтожных решений собраний: из ничтожности вправе исходить любое лицо, государственный орган или суд в любом процессе и на ничтожность может ссылаться заинтересованное лицо в качестве возражений против предъявленного иска.
Задумаемся, чем же плохо подобное удвоение понятий, к котором прибегнул ВС РФ?
Здесь можно привести те же аргументы, которые автору уже приходилось высказывать в отношении односторонних сделок, названных в п.51 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «не имеющими юридической силы» вместо того, чтобы называть их ничтожными.
Главные доводы такие:
а) не все суды и участники оборота поймут, что речь идёт о тождественных понятиях;
б) те, кто будет полагать понятие «отсутствия юридической силы» как самостоятельного явления, начнут выстраивать теорию данного явления, и далеко не всегда они придут к тем же подходам, которые выработаны для ничтожных сделок;
в) ни в одном учебнике или разъяснении судебной практики не раскрывается феномен отсутствия юридической силы, его придётся создавать заново, повторяя пусть, пройденный в сторону ничтожных сделок.
Наименьшее зло, таким образом, принять термин «не имеет юридической силы» за полный синоним термина «ничтожный» и применять к «бессильным» решениям собраний кредиторов при банкротстве все те разъяснения, которые выработаны судебной практикой в отношении ничтожных решений собраний.
Наряду с критикой данного пункта Обзора следует отметить и его заслугу – он провозглашает «бессильным» (читай – ничтожным) решение собрания кредиторов, принятое за пределами компетенции данного собрания:
«При этом арбитражный управляющий вправе как оспорить названное решение на основании пункта 4 статьи 15 Закона о банкротстве, так и ссылаться на отсутствие у него юридической силы без отдельного оспаривания данного решения в судебном порядке при рассмотрении жалобы кредиторов на действия (бездействие) управляющего»
Не говоря этого прямо, суд характеризует иск о признании такого решения собрания недействительным, упомянутый в п.4 ст.15 Закона о банкротстве, как установительный иск (т.е. иск о признании, в данном случае – отрицательный иск о признании, т.е. направленный на установление отсутствия какого-либо права или правоотношения). Особенность такого иска заключается в том, что он не обязателен для предъявления. Суд или иное лицо может исходить из ничтожности решения собрания даже в отсутствие такого иска. Но если он и будет предъявлен, решение суда будет лишь вносить ясность в правоотношения сторон, но не преобразовывать их.
Какие нарушения могут приводить к ничтожности («бессильности») решений собраний кредиторов при банкротстве, – отныне вопрос открытый. Можно, тем не менее, ориентироваться на перечень оснований из ст.181.5 ГК РФ, а также принимать во внимание верную мысль Д.В. Новака: «Ничтожность решения собрания предполагает, что при его принятии были допущены особо грубые нарушения, которые могут быть прямо поименованы законом в качестве оснований ничтожности (в частности в ст. 181.5 ГК РФ), равно как из закона с учетом целей законодательного регулирования может следовать, что нарушения влекут именно ничтожность решения».
В п. 1 ст. 181.3 ГК РФ сказано, что ничтожность решения собрания может следовать из закона, не ограничиваясь основаниями, перечисленными в ст. 181.5 ГК РФ.
Например, как отмечено в п. 107 постановления Пленума ВС РФ от 23.06. 2015 г. № 25, в силу прямого указания закона помимо случаев, установленных ст. 181.5 ГК РФ, к ничтожным решениям собраний также относятся решения, ограничивающие права участников ООО присутствовать на общем собрании участников общества, принимать участие в обсуждении вопросов повестки дня и голосовать при принятии решений (п. 1 ст. 32 Закона об ООО). В соответствии со ст. 170 ГК РФ ничтожными являются мнимые и притворные сделки. Эти правила вполне применимы и к решениям собраний. И так далее.
Ещё одной особенностью данного казуса является аргументация суда, показывающая, что в делах об оспаривании решений собраний кредиторов суды исследуют экономическую и иную целесообразность принятых решений, т.е. не ограничиваются формальной стороной вопроса. Это показывает следующая цитата из разъяснений ВС РФ:
«В рассматриваемом деле у банка, предложенного кредиторами, возникли финансовые проблемы. В связи с этим суд апелляционной инстанции пришел к выводу, что поведение арбитражного управляющего, сохранившего отношения из договора расчетного счета с обслуживающим банком, являлось разумным, в отличие от рекомендации кредиторов, и отказал в удовлетворении жалобы представителя собрания кредиторов»
Как показывают материалы судебной практики, такой подход является характерной особенностью дел об оспаривании решений собраний при банкротстве. Неразумность решения кредиторов может стать основанием для его недействительности. Для иных видов решений собраний, например, для собраний участников ООО или акционеров подобный подход в практике явно не является господствующим. Например, суды решают, какой способ продажи имущества предпочтительнее: единым лотом или по отдельности и не соглашаются с позицией собрания кредиторов и т.п.
Пункт третий.
Отмена решения
В данном пункте проводится следующая правовая идея:
«Собрание кредиторов вправе отменить собственное решение, принятое ранее. Такая отмена возможна до тех пор, пока решение не начало влиять на права и законные интересы лиц, не входящих в гражданско-правовое сообщество, объединяющее кредиторов»
Можно согласиться как с первой, так и со второй частью суждения. ВС РФ анализировал данную проблему на примере решения о выборе кандидатуры арбитражного управляющего. Собрание избрало сначала одно лицо, а затем передумало и спустя некоторое время избрало другое лицо. Одним из конкурсных кредиторов отстаивалась позиция о том, что после первого решения собрания возникла юридическая связанность, не допускающая пересматривать принятое решение. Однако такой подход очевидно неправильный. Любое решение как сделка особого рода может быть отменено до тех пор, пока оно не вызвало доверия к себе в обороте либо пока на его основе не совершены какие-то иные сделки.
Практике известны подобные примеры как в отношении обычных сделок (например, такая односторонняя сделка как выдача доверенности может быть свободно отменена представляемым, если только речь не идёт о безотзывной доверенности), так и в отношении решений собраний (например, решение об одобрении крупной сделки может быть отменено до того, как она состоится).
Когда имеет место отмена решения собрания, это вопрос толкования данного решения по правилам о толковании сделок. Правовой эффект отмены может наступать не только в случаях прямой отмены, но и тогда, когда принятое новое решение исключает исполнение предыдущего решения. Например, если на первом собрании было решено избрать арбитражным управляющим лицо А., а на более позднем решении собрания было решено избрать таковым лицо Б. Это соображение касается и любых других решений, например, об утверждении порядка продажи имущества должника и т.п. ВС РФ выражает эту мысль следующим образом:
«Если на последующем собрании вопрос об отмене ранее принятых решений прямо не ставился, однако фактически приняты иные решения по тем же самым вопросам, предполагается, что тем самым кредиторы выразили волю на отмену ранее принятых решений»
Отмена решения собрания, в отличие от оспаривания данного решения, производит эффект ex nunc, т.е. действует строго на будущее время. Это означает, что если решение собрания уже было встроено как юридический факт в какой-то юридический состав, то его отмена более не имеет смысла. Так, юридический состав утверждения лица в должности арбитражного управляющего включает в себя множество юридических фактов, таких как:
1) избрание его кандидатуры на собрании кредиторов;
2) согласие данного лица на занятие данной должности;
3) утверждение данного лица судом, рассматривающим дело о банкротстве.
Таким образом, если утверждение судом состоялось и из цепочки юридических фактов сложился юридический состав, то управляющий утверждён и смысла в отмене решения собрания больше нет. Такая отмена не будет служить основанием для отстранения данного управляющего, т.к. для отстранения требуется свой юридический состав, и в этом юридическом составе представлен не только такой элемент как ходатайство собрания кредиторов об отстранении арбитражного управляющего, но и наличие существенных нарушений в его деятельности.
Не вполне точен ВС только в том, когда называет решение собрания об отмене предыдущего решения, которое произвело уже свой эффект, неправомерным:
«…При этом законодательством о несостоятельности не установлены специальные правила отмены указанных решений гражданско-правового сообщества кредиторов. Такая отмена правомерна, если она не имеет признаков злоупотребления правом (статья 10 ГК РФ) и совершена до того момента, пока отмененное решение не начало влиять на права и законные интересы внешних по отношению к участникам упомянутого сообщества лиц (не произвело юридический эффект в гражданском обороте) (подпункт 1.1 пункта 1 статьи 8 ГК РФ)»
Если отмена неправомерна, значит, решение об отмене должно быть ничтожным. Однако это представляется не вполне гибким. Точнее говорить, что решение об отмене не затрагивает юридических фактов, состоявшихся ранее, в т.ч. с опорой на ранее действовавшее решение. Предположим, лицо Б было выбрано в качестве кандидатуры конкурсного управляющего уже после утверждения лица А на эту должность. Если потом А откажется от своей должности, надо ли ещё раз собирать собрание для выбора нового лица? Очевидно, что если решение об избрании Б было «неправомерным» (т.е. ничтожным), то придётся это делать. Однако на наш взгляд, это лишнее действие. Второе решение – об избрании Б – должно иметь силу и им может руководствоваться суд впоследствии. Это более гибкий и стабилизирующий оборот подход к обозначенной проблеме.
Пункт четвёртый.
Срок на обжалование решения
В четвёртом пункте Обзора Верховный Суд закрывает ещё один пробел Закона о банкротстве и разъясняет, по каким правилам может быть оспорено решение комитета кредиторов. Данный вопрос рассматривается на примере сроков на обжалование решений. Суд отказал в иске об оспаривании решения комитета кредиторов со ссылкой на пропуск сокращенного срока исковой давности, установленного пунктом 4 статьи 15 Закона о банкротстве. Верховный Суд его поддержал, отклонив возможность применения общих правил ГК РФ.
Здесь имела место очень интересная правовая коллизия между общей нормой закона и аналогией специальной нормы. Дабы избежать применения общей нормы (правил ГК РФ о сроке обжалования решений собраний), ВС РФ повторил свою аргументацию, использованную в преамбуле Обзора, по поводу которой критика была высказана выше. Однако при правильном применении норм закона и принципа lex specialis derogate lex generalis решение, тем не менее, должно было бы быть аналогичным. Действительно, применение по аналогии специальных сроков, установленных Законом о банкротстве, является гораздо более логичным решением, чем отсылка к общим правилам ГК РФ. В противном случае, действительно, могло получиться так, что решения менее важного органа (комитета кредиторов) оспаривались бы с куда более длинными сроками давности, чем решения более значимого органа.
Но сам по себе пример, когда аналогия закона вмешивается в спор двух законов – общего и специального, – является достойным учебников по теории права.
Решения комитета кредиторов интересны в сравнении с ГК РФ ещё и потому, что они демонстрируют неточность общей формулировки п.2 ст.181.1 ГК РФ. Эту норму разработчики стремились сформулировать максимально широко, чтобы охватить все виды решений собраний, какие только возможны, но это у них всё-таки не получилось. В п.2 ст.181.1 ГК говорится о том, что решение собрания может производить правовые последствия или только для членов гражданско-правового сообщества, принявшего решение, или для членов такого сообщества и третьих лиц (в случаях, предусмотренных законом). Однако решения комитета кредиторов в принципе не производят никаких правовых последствий для членов комитета кредиторов (именно они являются членами гражданско-правового сообщества), они создают правовые последствия только для кредиторов и конкурсного управляющего (комитет кредиторов может принимать ту же компетенцию, какая относится к собранию кредиторов, если иное не установлено Законом о банкротстве).
Если обратить внимание на круг лиц, которые вправе оспаривать решение собрания кредиторов, то этот круг также гораздо шире членов гражданско-правового сообщества кредиторов: в него входят все лица, участвующие в деле (это не только кредиторы), а также лица, участвующие в процессе по делу о банкротстве. В частности, правом обжалования обладает представитель участников должника (или единственный участник). В судебной практике есть примеры, когда он эффективно реализует своё право на оспаривание.
Пункт пятый.
Кумулятивное голосование
В пятом пункте Обзора проводится совершенно правильная идея, характерная для любого кумулятивного голосования:
«Собрание кредиторов не вправе переизбирать отдельных членов комитета кредиторов… собрание кредиторов правомочно принимать решение о досрочном прекращении полномочий комитета кредиторов в целом, то есть всех его членов, а не одного из них. При досрочном прекращении полномочий комитета кредиторов все входящие в его состав лица подлежат переизбранию»
Любое кумулятивное голосование призвано защищать интересы миноритариев (в нашем случае мелких кредиторов). И конечно, если крупный кредитор сначала проведёт общее собрание с кумулятивным голосованием, на котором некоторые позиции в комитете кредиторов займут лица, избранные миноритарными кредиторами, а потом поставит в повестку дня вопрос о переизбрании именно этих «представителей» миноритариев, то это будет верхом несправедливости и полностью нивелирует цель закона, ибо понятно, что при переизбрании отдельных членов комитета кредитора победит мажоритарный кредитор.
Закон о банкротстве устанавливает в п.2 ст.18 правило о кумулятивном голосовании, но не раскрывает разных деталей его применения. Эту задачу с успехом выполняет комментируемый пункт Обзора.
Однако на практике могут возникать ещё более сложные вопросы, требующие для своего правильного решения внимательного отношения к правовой природе кумулятивного голосования. Например, как быть, если полномочия одного из членов комитета кредиторов прекратились не переизбранием, а по иным причинам (решил отойти от дел, сменил работу, заболел и т.п.). Что должно происходить с полномочиями иных членов комитета кредиторов?
Как представляется, – и данный вопрос также может быть отнесён к числу пробелов Закона о банкротстве, – в подобном случае должно происходить переизбрание всего комитета кредиторов. Понятно, что если будут проведены «довыборы» одного выбывшего члена, то победит всегда мажоритарный кредитор.
К сожалению, ВС РФ не высказался по данной проблеме в Обзоре, а она является достаточно важной.
Пункт шестой.
Данный пункт не имеет прямого отношения к проблематике решений собраний. В нём решается вопрос о том, может ли собрание кредиторов выбирать финансового управляющего должника – физического лица в определённых случаях. Одна неудачно понятая норма Закона о банкротстве препятствовала некоторым судам положительно отвечать на данный вопрос, ВС РФ устранил данное непонимание. Отчасти этот вопрос касается компетенции собрания кредиторов, и этим оправданно его включение в Обзор. Однако дополнительных комментариев логика, предложенная в тексте Обзора, не требует.
Пункт седьмой.
Очная и заочная форма голосования
В данном пункте ВС РФ провозглашает идею о том, что проведение собрания кредиторов должника – юридического лица в форме заочного голосования (без совместного присутствия) либо в очно-заочной форме само по себе не является основанием для признания недействительными решений, принятых на таком собрании.
Данную идею можно было бы достаточно легко обосновать при помощи ссылки на общую норму ГК РФ.
«Решение собрания может приниматься посредством заочного голосования, в том числе голосования с помощью электронных или иных технических средств (абзац второй пункта 1 статьи 160 настоящего Кодекса)» (п. 2 ст.181.2 ГК РФ)
Однако поскольку ВС выбрал курс на дистанцирование от ГК, ту же самую идею он извлекает из смысла правового регулирования, а также прибегает к аналогии закона.
Суд указывает, что предварительно на собрании кредиторов, проведённом в очной форме, большинством голосов от общего числа голосов кредиторов, применительно к положениям пункта 4 статьи 14 Закона о банкротстве, принято решение о возможности проведения последующих собраний в форме заочного голосования (без совместного присутствия). Слово «применительно» в данном тексте выдаёт среди разработчиков Обзора выходцев из ВАС РФ, поскольку именно там на протяжении многих лет было принято именовать аналогию закона при помощи указанного слова. Таким образом, имеет место аналогия закона.
Однако в п.4 ст.14 Закона о банкротстве три абзаца, т.е. три взаимосвязанные, но, тем не менее, самостоятельные нормы:
№ 1: Собрание кредиторов проводится по месту нахождения должника или органов управления должника, если иное не установлено собранием кредиторов.
№ 2: При невозможности проведения собрания кредиторов по месту нахождения должника или органов управления должника место проведения собрания кредиторов определяется арбитражным управляющим.
№ 3: Дата, время и место проведения собрания кредиторов не должны препятствовать участию в таком собрании кредиторам или их представителям, а также иным лицам, имеющим право в соответствии с настоящим Федеральным законом принимать участие в собрании кредиторов.
К какой же из них отсылает в порядке аналогии ВС РФ? Думается, к первой. Логика при этом следующая: раз собрание кредиторов может изменить место проведения очного собрания кредиторов, значит, оно может предусмотреть и проведение заочной формы участия в собрании.
Нельзя не признать, что это довольно сложная логика по сравнению с простой ссылкой на п.2 ст.181.2 ГК РФ. Кроме того, она может породить у нижестоящих судов закономерный вопрос: а как быть в ином случае, когда арбитражный управляющий решит провести собрание кредиторов в заочной форме, но само собрание предварительно не даст на это своего согласия? Нам видится простой ответ на данный вопрос – так можно поступать. Однако можно предвидеть затруднения в судебной практике. Отчасти виновным в возникшей неясности будет и желание ВС РФ искать обходные пути (через аналогию к п.4 ст.14 Закона о банкротстве) там, где можно было избрать прямой путь (ссылку на п.2 ст.181.2 ГК РФ).
Что касается порядка проведения собрания в заочной форме, то ВС ориентирует суды на применение по аналогии положений пунктов 7 – 13 статьи 213.8 Закона о банкротстве (пункт 1 статьи 6 ГК РФ). Забавно отметить, что в данном случае ВС прямо указывает на аналогию закона, не используя слово «применительно».
Интересен вывод судов, поддержанный ВС РФ: «суды указали, что само по себе проведение собрания в заочной форме, в том числе с использованием технических средств коммуникации, не может свидетельствовать о незаконности принятых на собрании решений». Как следует понимать данный вывод? Как более широкий и выходящий за границы рассмотренного примера (тогда заочное решение можно принимать и в отсутствие ранее принятого решения в очной форме, которое допускает будущие заочные решения)? Или всё-таки он резюмирует мотивы конкретного казуса?
Ответить на этот вопрос однозначно очень сложно. С одной стороны, жанр Обзора практики предполагает совпадение тезиса примера и его мотивировочной части (вот если бы речь шла про абстрактное разъяснение вроде постановления Пленума, ситуация была бы иной). С другой стороны, очень хочется видеть в подходе ВС РФ полное совпадение с тем решением, которое прямо вытекает из столь нелюбимого ВС РФ в данном отношении ГК РФ. Нам ближе последний вариант, но в судебной практике совершенно точно можно ожидать противоречивые решения.
Пункт восьмой.
Решение по вопросу, не включенному в повестку
В восьмом пункте Обзора ВС РФ рассматривал вопрос о том, каким должно быть последствие принятия решения собранием по вопросу, не включённому в повестку дня собрания на момент его созыва. В Законе о банкротстве данный вопрос оставлен законодателем без внимания. ГК РФ отвечает на данный вопрос следующим образом:
«Решение собрания является ничтожным, если оно принято по вопросу, не включенному в повестку дня, за исключением случая, если в собрании приняли участие все участники соответствующего гражданско-правового сообщества» (п.1 ст.181.5 ГК РФ)
Логика о том, что подобное решение собрания является недействительным, лежит на поверхности: не зная о подлинной (будущей) повестке дня, участник собрания может либо не прийти на собрание, либо прийти на него недостаточно подготовленным и т.п. Весь вопрос в том, какова форма недействительности данного решения собрания – оспоримость или ничтожность?
Верховный Суд выбирает оспоримость. Он пишет, что суд признал такое решение собрания недействительным, и не использует принятый им синоним ничтожности – «отсутствие юридической силы». Насколько оправданно такое решение, покажет время. На наш взгляд, ничтожность – более адекватное последствие для подобного нарушения, и ГК РФ в этом смысле прав.
В казусе примера суд рассматривал иск кредитора, участвовавшего в собрании, но оказавшегося не готовым к изменению повестки дня. Такой кредитор подал иск, и иск, конечно, следовало удовлетворять независимо от того, было решение собрания ничтожным (установительный иск) или оспоримым (преобразовательный иск). Суд указывает:
«Вопрос об утверждении порядка продажи имущества (дебиторской задолженности) является существенным для кредиторов. В целях формирования позиции по этому вопросу им необходимо заблаговременно ознакомиться со всеми документами (в том числе с самим положением, сведениями о стоимости дебиторской задолженности, финансовым положением дебитора и т.д.).
В рассматриваемом случае при включении дополнительного вопроса в повестку дня собрания кредиторов уполномоченному органу и ряду других кредиторов не была предоставлена такая возможность. В результате в условиях ограниченного времени они не смогли сформировать волю (определить объективную позицию по дополнительному вопросу)»
Однако каким должно быть решение в том случае, если кредитор решил пропустить собрание, полагая вынесенные на него вопросы незначительными для себя, но потом узнал о принятии на собрании решения по совершенно иным, значимым для него вопросам? С одной стороны, Верховный Суд такую ситуацию в казусе не рассматривает. В практике есть подобные примеры: в одном из дел кредитор, который не участвовал в собрании, жаловался на решение о заключении мирового соглашения (этот вопрос был внесён в повестку дня непосредственно на собрании). Суды признали подобное решение недействительным по иску кредитора.
С другой стороны, не может же форма недействительности решения собрания различаться в зависимости от того, участвовал пострадавший от изменения повестки дня кредитор в собрании или нет. По крайней мере, ГК РФ такой дифференциации не знает. Именно поэтому мы предполагаем, что нарушение повестки дня влечёт оспоримость собраний кредиторов при банкротстве. За исключение такого правила из ст.181.5 ГК РФ высказывается и А.А. Кузнецов.
С научно-практической точки зрения, это, возможно, неплохо. Фактически, в российском праве теперь будет проведён эксперимент, при котором решения собраний с нарушениями повестки дня при банкротстве будут рассматриваться как оспоримые, а во всех остальных случаях – в корпоративном праве, в собраниях сособственников и т.п., – как ничтожные. Нельзя исключать, что подход банкротного законодательства окажется более справедливым и взвешенным, а значит, через некоторое время, проанализировав практику, можно будет выйти с предложением о пересмотре общего подхода из п.1 ст.181.5 ГК.
Однако у другого подхода, совпадающего с ГК РФ, есть свои плюсы. Они связаны с предсказуемостью и единообразием подхода к решениям собраний. При нём практикам не обязательно запоминать такие детали, когда какое решение собрания является оспоримым, а когда ничтожным. Более простой подход ценен своим универсализмом. К сожалению, ВС РФ решил таким универсализмом пожертвовать.
Также вслед за Д.В. Новаком стоит обратить внимание на определение КС РФ от 29.03.2016 г. № 530-О, в котором отмечено, что положение абз. 11 п. 2 ст. 15 Закона о банкротстве, предусматривающее, что решение о включении в повестку дня собрания кредиторов дополнительных вопросов и принимаемых по ним решениях принимается на собрании кредиторов большинством голосов от общего числа голосов конкурсных кредиторов и уполномоченных органов, требования которых включены в реестр требований кредиторов, является специальным в отношении нормы п. 1 ст. 181.5 ГК РФ. Следовательно, не будут ничтожными решения собрания кредиторов, принятые по дополнительным вопросам, включенным в повестку дня собрания с соблюдением специальной нормы Закона о несостоятельности (банкротстве), хотя бы и в отсутствие всех участников данного гражданско-правового сообщества.
Пункт девятый.
Обеспечительная мера в виде запрета принимать определенные решения
В данном пункте Обзора применительно к решениям собраний кредиторов проводится идея, которая ранее (в эпоху «корпоративных войн») получила достаточно широкое распространение в корпоративном праве. Суд может запретить принятие решений по определённым вопросам. Как правило, такая обеспечительная мера в корпоративном праве принимается тогда, когда идёт спор о том, кому принадлежит пакет акций/долей, имеющий решающее значение для принятия решения на собрании акционеров/участников. В банкротных делах обеспечительная мера такого рода может быть актуальной тогда, когда имеется спор о том, правомерно ли то или иное лицо попало в реестр требований кредиторов.
В комментируемом пункте Обзора Верховный Суд указывает на последствия принятия решения с нарушением упомянутой обеспечительной меры:
«Принятие собранием кредиторов решений по отдельным вопросам в период действия обеспечительной меры в виде запрета на проведение собрания по этим вопросам является основанием для признания таких решений недействительными»
Названная обеспечительная мера принята судом в связи с необходимостью завершения рассмотрения требования одного из мажоритарных кредиторов.
В практике корпоративного права длительное время дискутировался вопрос о том, вправе ли суд принимать обеспечительную меру в виде запрета проведения собрания в принципе. По итогам дискуссии победила позиция о том, что суду достаточно запретить принятие решений по отдельным вопросам, само по себе проведение собрания суду ограничивать не следует. В комментируемом пункте Обзора мы видим сочетание двух позиций: суд запретил проведение собрания по вопросу об определении порядка продажи имущества должника. Данную обеспечительную меру следует правильно толковать – она означает запрет на принятие решения по указанному вопросу. Когда это толкование могло бы получить значение? Например, если бы на собрание были вынесены несколько вопросов, и порядок продажи имущества был бы лишь одним из них. Очевидно, что собрание было одно, а не три в таком случае. Но можно ли было на том основании, что суд запретил собрание, на котором решался бы вопрос о продаже имущества, сделать вывод о том, что само по себе собрание было порочным, а значит, недействительны любые решения, принятые на нём? Думается, категорически нет. Такой подход стал бы верхом формализма.
К сожалению, ВС РФ необходимость очень внимательного обозначения вида обеспечительных мер оставил без внимания. Надеемся, что нижестоящие суды будут толковать Обзор в том же контексте, что и автор настоящего комментария, и практика запрета проведения собраний в целом не вернётся на российскую почву.
В качестве основания недействительности решения собрания, нарушающего обеспечительную меру суда, ВС РФ называет ч.1 ст.16 АПК РФ. Это решение показывает, что основания недействительности решений собраний могут находиться за пределами ГК РФ. Этот вывод крайне важен в принципе для теории оспаривания решений собраний, поскольку возможна позиция о том, что перечень оснований недействительности решений собраний является исчерпывающим. Хорошо, что на примере комментируемого пункта Обзора Верховный Суд демонстрирует противоположную точку зрения.
Тем не менее, на следующий лежащий на поверхности вопрос ВС РФ не отвечает: каким должно быть такое решение? Ничтожным или оспоримым?
Как уже неоднократно упоминалось выше, в условиях предъявленного иска о признании решения собрания недействительным, когда суд удовлетворяет такой иск, из резолютивной части решения суда может быть непонятно, суд оценивал данное решение как ничтожное (и значит, он удовлетворил установительный иск о признании), либо рассматривал его как оспоримое (и значит, судом удовлетворён преобразовательный иск). Понять разницу в подходах можно будет лишь из мотивировочной части судебного акта. Поскольку в комментируемом пункте Обзора приведена усечённая мотивировка решения суда, нельзя однозначно определить, оспоримо или ничтожно данное решение собрания по мнению суда.
Конечно, если придавать большое значение категории «решение, не имеющее юридической силы» (см. п.2 Обзора и комментарий к нему выше), то надо признать, что суд выбрал оспоримость решения собрания как последствие нарушения обеспечительной меры, ведь он признал решение именно недействительным, а не «не имеющим юридической силы». Это означает, что, если бы кредитор подал иск с нарушением срока исковой давности, в иске следовало бы отказать. Отвечает ли это интересам исполнения п.1 ст.16 АПК РФ и утверждения авторитета судебной власти, остаётся загадкой.
Вместе с тем, ничтожность таких решений тоже не самый удачный подход, ведь на ничтожность смогут ссылаться не только лица, интерес которых защищён арестом (например, тот кредитор, чьи требования находились в стадии рассмотрения), но и посторонние лица. Гипотетически на ничтожность решения смогут ссылаться даже те, кто голосовал за такое решение (это немыслимый подход для оспоримых решений). Поэтому, думается, окончательное решение данного вопрос ещё предстоит.
Арбитражный управляющий, который провёл собрание с нарушением обеспечительной меры, ссылался на то, что срок конкурсного производства близился к завершению. Суд отклонил этот довод, указав, что подобное обстоятельство не может являться основанием для неисполнения судебного акта. Этот подход можно признать условно правильным. Но ещё более правильным стал бы подход, иначе распределяющий компетенцию собрания кредиторов и конкурсного управляющего.
Конкурсный управляющий должен осуществлять продажу так, как считает правильным, по диспозитивным правилам, установленным Законом о банкротстве, и не зависеть от решения собрания кредиторов. При этом собрание кредиторов – если оно соберётся, – может принять решение об отступлении от порядка продажи, предусмотренного законом. То, как модель продажи имущества функционирует сейчас: конкурсный управляющий ожидает, пока собрание кредиторов не утвердит порядок продажи имущества, – не может быть признано эффективным решением. Данное пожелание высказано нами в адрес законодателя, хотя в целом и ВС РФ мог бы в постановлении Пленума истолковать Закон о банкротстве соответствующим образом.
В дополнение к фабуле комментируемого пункта Обзора Верховный Суд указывает, что:
«Аналогичным подходом следует руководствоваться и при вынесении судом определения, обязывающего временного управляющего отложить проведение первого собрания кредиторов (пункт 6 статьи 71 Закона о банкротстве)»
Это решение является очень интересным и может иметь далеко идущие последствия.
Во-первых, оно приравнивает указание суда к обеспечительной мере. Не секрет, что обязание судами временных управляющих отложить проведение первого собрания кредиторов происходит в подавляющем количестве случаев не по правилам о принятии обеспечительных мер, а в порядке рассмотрения разногласий между кредиторами и управляющим. Получается, что предписание суда в адрес конкретного лица (временного управляющего) может быть истолковано как обеспечительная мера – запрет проведения собрания, влекущая недействительность решений собрания. В целом, это новое слово в практике процессуального права. Интересно, как на него отреагируют процессуалисты.
Во-вторых, ещё более интересно, не будет ли практика складываться аналогичным образом и в отношении иных вопросов, при которых суд будет возлагать на управляющего обязанность совершения каких-то действий, а последний будет совершать их с нарушением указания суда? Оправданно ли признавать соответствующие сделки недействительными? Не ставит ли это под угрозу стабильность гражданского оборота? Например, суд предпишет управляющему продавать имущество определённым образом, а управляющий продаст его иным способом. Это недействительная сделка только потому, что нарушено указание суда? Думается, без проверки, как минимум, добросовестности контрагента (осведомлённости о судебном акте, установившем обязанность управляющего) вывод о недействительности сделки делать неправильно.
Пункт десятый.
Отказ от каузальности нарушения
Это самый спорный пункт Обзора:
«Нарушение порядка уведомления о проведении собрания кредиторов, в результате которого кредитор был лишен возможности принять в нем участие, является основанием для признания решений, принятых на этом собрании, недействительными»
Здесь ВС РФ отказывается применять принцип каузальности нарушения, согласно которому не может служить основанием для признания решения собрания недействительным нарушение, допущенное в отношении лица, чьё участие в собрании или голосование не могло повлиять на принятие решения. В отношении оспоримых решений данный принцип закреплён в ГК:
«Решение собрания не может быть признано судом недействительным, если голосование лица, права которого затрагиваются оспариваемым решением, не могло повлиять на его принятие и решение собрания не влечет существенные неблагоприятные последствия для этого лица» (п.4 ст.181.4 ГК РФ)
Есть такое ощущение, что вся идея неприменения ГК РФ к решениям собраний кредиторов при банкротстве основана на желании каким-либо образом не применять п.4 ст.181.4 ГК. Этот подход совпадает с жёсткой критикой, которую в адрес данной нормы высказывает А.А. Кузнецов, один из немногих авторов, который разрабатывает проблематику решений собраний в современном праве. Возможно, ВС РФ прислушался к его позиции. В любом случае это неверно, и об этом пойдёт речь ниже.
В примере, который приводит ВС РФ, в собрании приняли участие кредиторы с 80% голосов. Это означает, что, если бы уполномоченный орган, не извещённый о собрании, пришёл на него, он всё равно остался бы в абсолютном меньшинстве. Принцип каузальности не позволил бы оспорить такое решение. Задумаемся, какой смысл в оспаривании? Какой мыслью оно продиктовано, нам понятно: дабы не повадно было нарушать закон в отношении миноритариев. Но какой смысл в оспаривании? Соблюдение закона ради соблюдения закона? Хорошо, решение собрания будет оспорено, кредиторы заново соберутся на новое собрание и примут ровно такое же решение. И его уже нельзя будет оспорить. Спрашивается, а зачем тогда было признавать недействительным первое решение? К сожалению, ответа на этот вопрос ВС не даёт. И значит, что стабильности решений собраний – одному из краеугольных камней теории решений собраний в германском праве, которую пытались рецепировать разработчики поправок к ГК РФ в 2013 году, – приходит конец. Её просто не будет. Любое более-менее существенное нарушение процедурного порядка, совершённое даже в отношении кредитора с 0,1% голосов, будет гарантированно уничтожать решение собрания.
Нам, безусловно, придётся жить теперь в этой парадигме. Но с доктринальной, и тем более прагматической точки зрения в ней ничего хорошего нет.
Вот ключевая цитата судебного акта:
«Отклоняя возражения управляющего о том, что уполномоченный орган, обладающий 20 процентами голосов, не мог повлиять на результаты голосования, суд указал, что право кредитора на участие в собрании и обсуждение вопросов повестки не ставится в зависимость от количества принадлежащих ему голосов (пункт 1 статьи 12 Закона о банкротстве)»
Кажется, именно о таком подходе придумана латинская поговорка Pereat mundus, fiat justitia («Да свершится правосудие, даже если погибнет мир»). Раньше примерно такой же логикой руководствовался Президиум ВАС РФ в постановлении от 30 октября 2007 г. № 7769/07. Однако с тех пор законодательство поменялось. П.4 ст.181.4 ГК РФ был призван именно для того, чтобы остановить практику тотального оспаривания любых решений при нарушении при созыве собрания.
Возможно, с целью немного сбалансировать такой довольно жёсткий подход ВС РФ включил в комментируемый пункт обзора второй пример, в котором суд отказал кредитору в требовании о признании решения собрания недействительным несмотря на нарушения при уведомлении данного кредитора. Однако данный пример вовсе никак не компенсирует жёсткость предыдущего примера, поскольку в нём совершенно иные исходные данные. Имело место несущественное нарушение права кредитора, т.к. ему не направили уведомление о собрании по почте, но сведения о собрании были включены в ЕФРСБ с незначительным нарушением срока, установленного Законом о банкротстве.
Надо отметить, что в практике ВС РФ имелись примеры, когда решение принималось большинством 99,9% от общего числа голосов, но было оспорено потом по иску кредитора с мельчайшей долей (0,1%). Речь об определении Верховного Суда РФ от 02.11.2017 № 305-ЭС17-9625 по делу № А40-46798/2013. Однако в данном случае основанием недействительности были не процедурные нарушения, а серьёзные сомнения в существе принятого решения (доля в дочернем обществе была продана за 2 рубля), поэтому скорее всего ВС РФ подразумевал мажоризацию (злоупотребление мажоритарного кредитора). А при мажоризации никакой принцип каузальности, конечно, уже не действует. Похожий пример мажоризации стал предметом рассмотрения судов в деле № А68-2070/2016, завершившимся определением Верховного Суда РФ от 18.01.2018 № 310-ЭС17-20671.
А.А. Кузнецов, критикуя принцип каузальности в его жёстком варианте, закреплённом в ГК (т.е. без учёта существенности нарушения прав миноритария), называет его «чужеродным элементом для российского права», пишет, что он противоречит всей практике, которая сложилась к моменту инкорпорации п.4 ст.181.4 в ГК. К сожалению, им не приводится ни одного примера существенного нарушения, который мог бы убедить в правоте его позиции о том, что существенность нарушения важнее каузальности. Да, законодатель поменял существенность нарушения на существенно неблагоприятные последствия для миноритарного участника. И в этой своей формулировке он более точен и ближе к справедливому балансу интересов сторон.
Кроме того, А.А. Кузнецов допускает некоторую подмену понятий. Он приводит следующую цитату из постановления ФАС Северо-Кавказского округа от 02.05.2007 по делу № А32-15658/2006-55/221: «При рассмотрении вопроса о действительности решений общего собрания участников общества, при принятии которых допущены существенные нарушения закона, имеют значение не только арифметические данные о количестве и пропорциях принадлежащих участникам голосов… Своим участием в общем собрании, в том числе путём обсуждения вопросов повестки дня, приведения доводов и возражений, внесения предложений по кандидатуре генерального директора общества, истец мог повлиять на формирование позиции иных участников общества при голосовании по тем или иным вопросам». Однако такая логика суда кассационной инстанции не противоречит принципу каузальности, а раскрывает его. Конечно, суд не должен понимать принцип каузальности буквально: если у лица 1% голосов, он никогда не мог повлиять на исход голосования. Разумеется, это не так. Если лицо приведёт убедительные доводы о том, что при его участии на собрании иные кредиторы могли бы проголосовать иначе, то принцип каузальности сработает, и решение следует признавать недействительным.
Возможно, понимая слабость этого аргумента, А.А. Кузнецов продолжает дальше: «Однако, на наш взгляд, даже помимо возможности повлиять на формирование позиции других участников недопустимость оставления решения в силе в случае существенности процедурных нарушений имеет своей главной целью не допустить превращения прав миноритариев в пустую формальность, ведь это противоречит сути сделки, лежащей в основе существования корпоративного образования, – любой участник, становясь таковым, соглашается подчиняться воле большинства лишь при условии соблюдения закона и устава, в том числе процедурных правил».
Однако надо понимать, что принцип каузальности, провозглашённый в п.4 ст.181.4 ГК, не легитимирует «любые» нарушения прав миноритариев. Его смысл лежит вообще не в плоскости «легитимации» нарушений. Он написан лишь в целях соблюдения здравого смысла: нет смысла оспаривать решение, если второе решение гарантированно будет таким же. «Я дерусь, потому что дерусь» красиво звучит в романе Дюма, но право должно быть рациональным. Если оспаривание решения не защищает реально никакого интереса, а может быть, напротив, использовано как элемент greenmail (устрашение миноритариями мажоритариев), то такое оспаривание не должно иметь места. Тут ни в коем случае нельзя соглашаться с А.А. Кузнецовым.
Давайте посмотрим на ситуацию глазами мажоритария, взяв пример из другой крайности: руководство ООО допустило халатность и направило уведомление на неправильный адрес миноритария с долей 1%. Мажоритарий явился на собрание, потратил время и прочие ресурсы, решение принято, и оно будет безусловно оспорено. Ведь неуведомление это существенное нарушение! Но во имя чего? Зачем нужно возводить в абсолют процедурные правила, остаётся непонятным. Пусть миноритарий защищается исками о возмещении убытков в адрес тех лиц, которые допустили нарушение, не пригласив его на собрание надлежащим образом (руководства юридического лица, арбитражного управляющего, в некоторых случаях – даже мажоритария).
Вместе с тем, в литературе представлены и более взвешенные оценки данного принципа. В частности, Д.В. Новак цитирует Концепцию совершенствования общих положений ГК РФ о том, что принцип каузальности нарушения является одним из важнейших принципов, положенных в основу оспаривания решений собраний, и демонстрирует одну из главных особенностей решения по сравнению с иными сделками. Он совершенно справедливо отмечает, что в российском праве этот принцип получил развитие сначала в судебной практике по делам об оспаривании решений общих собраний участников хозяйственных обществ. В постановлении Пленума ВАС РФ от 18.11.2003 № 19 было указано, что, разрешая такие споры, суд вправе с учетом всех обстоятельств дела оставить в силе обжалуемое решение, если голосование данного акционера не могло повлиять на результаты голосования, допущенные нарушения не являются существенными и решение не повлекло причинения убытков акционеру (п. 7 ст. 49 Закона об АО).
Получается, судебная практика первоначально восприняла данный институт в российском правопорядке, а теперь она же от него и отказывается, хотя он за это время получил закрепление в законодательстве. Это выглядит очень странно.
Кроме того, Д.В. Новак верно обращает внимание на то, что принцип каузальности не работает сам по себе. Для того, чтобы немного сместить баланс интересов в сторону миноритарного участника, ГК содержит важное дополнительное условие – в принятом решении не должна идти речь о существенных неблагоприятных последствиях для этого лица. Данный оценочный критерий всегда позволяет суду отступить от принципа каузальности, если он сочтёт это справедливым.
К существенным неблагоприятным последствиям, согласно разъяснениям, содержащимся в п. 109 постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 № 25, относятся нарушения законных интересов как самого участника, так и гражданско-правового сообщества, которые могут привести в том числе к возникновению убытков, лишению права на получение выгоды от использования имущества гражданско-правового сообщества, ограничению или лишению участника возможности в будущем принимать управленческие решения или осуществлять контроль за деятельностью гражданско-правового сообщества.
В чём можно согласиться с А.А. Кузнецовым, так это в необходимости внимательного изучения зарубежного опыта, поскольку все правопорядки подвижны и в них одна доктрина сменяет собой другую. Так, в Германии на смену принципу каузальности (Kausalität) нарушения пришёл принцип относимости (Relevanz) нарушения. И практика по-разному относится к разным нарушениям: одно дело, когда голосовало неуполномоченное лицо небольшой по размеру долей, другое дело, когда лицо не известили о собрании, третье – когда лицу не предоставили необходимой информации или предоставили недостоверную. Причём это касается оспаривания корпоративных решений. Для решений собраний кредиторов провозглашён иной принцип – если решение собрания противоречит общему интересу конкурсных кредиторов (он заключается в получении наибольшего удовлетворения их требований), оно может быть отменено судом, рассматривающим дело о банкротстве. Причём речь идёт именно об отмене, а не об оспаривании данного решения (§ 78 Положения о несостоятельности Германии). В любом случае, данный вопрос требует своего дальнейшего исследования, и пока такие исследования не проведены, целесообразно воздерживаться от крайних подходов, стремясь к поиску справедливого баланса интересов мажоритарных и миноритарных кредиторов.
Пункт одиннадцатый.
Ограничение права оспаривания
Разъяснение данного пункта Обзора может быть разделено на две части. Во-первых, ВС РФ в очередной раз пожинает плоды своего нежелания применять ГК РФ к решениям собраний кредиторов при банкротстве, и вынужден заново изобретать подход, прямо закреплённый в Кодексе (п.3 ст.181.4 ГК):
«Конкурсный кредитор, принимавший участие в собрании и голосовавший за принятие решения либо воздержавшийся от голосования, не вправе впоследствии ссылаться на его недействительность»
Единственное отличие указанной цитаты от того, что написано в ГК, сродни взгляду на полстакана воды в известной притче об отличии пессимиста от оптимиста: ГК рассуждает о том, кто вправе обжаловать оспоримое решение собрания (абз.1 п.3 ст.181.4: «Решение собрания вправе оспорить в суде участник соответствующего гражданско-правового сообщества, не принимавший участия в собрании или голосовавший против принятия оспариваемого решения»), а ВС РФ говорит о тех, кто не вправе обжаловать решение. Вместе с тем, с точки зрения круга лиц, о которых идёт речь, оба высказывания тождественны.
Во-вторых, ВС РФ фактически комментирует второй абзац п.3 ст.181.4 ГК
«Участник собрания, голосовавший за принятие решения или воздержавшийся от голосования, вправе оспорить в суде решение собрания в случаях, если его волеизъявление при голосовании было нарушено»
Ввиду того, что это норма очень молода и ещё не получила подобающего внимания ни в судебной практике, ни в доктрине, рассматриваемое разъяснение Верховного Суда является одним из важнейших в современной практике оспаривания решений собраний. Его значение, очевидно, выходит за пределы банкротного процесса и распространяется на любые виды решений собраний.
Рассмотрим оба указанные аспекта подробнее.
Как выводит ВС запрет участнику собрания ссылаться на недействительность решения собрания, если он голосовал «за» или воздержался от голосования? Он не может обойтись без ссылки на ГК РФ, но использует лишь нормы общего характера (ст.10 и 166 ГК), правила гл.9.1 продолжают находиться под запретом:
«Из системного толкования положений пункта 4 статьи 15 Закона о банкротстве, статьи 10 и пункта 5 статьи 166 ГК РФ следует, что кредитор, поддержавший решение собрания при голосовании или воздержавшийся от голосования, не вправе впоследствии ссылаться на его недействительность»
Согласимся с тем, что попытка оспорить решение собрания, за которое сам же и голосовал (а воздержание от голосования означает позицию «мне всё равно», т.е. лицо готово проголосовать «за» соответствующее решение), представляет собой противоречивое поведение, которое не следует поощрять в данном случае и поэтому можно расценивать как заведомо недобросовестное поведение, т.е. будет выполнена диспозиция п.1 ст.10 ГК РФ.
А вот ссылка на п.5 ст.166 ГК заставляется задуматься. С одной стороны, эта ссылка означает, что ВС РФ рассматривает акт голосования как сделку (такова диспозиция п.5 ст.166 ГК). Это совершенно правильный вывод. Из множества воль тех, кто участвовал в собрании (неважно, как они голосовали, «за», «против» или воздержались), складывается единая сделка – решение собрания.
С другой стороны, эта норма применяется как к оспоримым, так и ничтожным сделкам (п.70 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25) и в своём тезисе ВС говорит не только об оспаривании решения собрания, но и о запрете ссылаться на него (эта фраза копирует текст как раз п.5 ст.166 ГК РФ).
И тогда возникает вопрос, не имел ли в виду ВС РФ установить правило, далеко выходящее за пределы п. 3 ст.181.4 ГК, и распространить запрет оспаривания ничтожного решения собрания теми, кто голосовал за это решение? Если да, то это серьёзная ошибка. Попробуем объяснить, почему.
Разработчики ГК принципиально не стали закреплять правило, аналогичное п.3 ст.181.4 ГК, в ст.181.5, которая посвящена ничтожным решениям собраний. Это было идеологически выверенное решение. Возможны примеры, когда ссылки лица, голосовавшего за ничтожное решение собрания, на такую ничтожность не будут недобросовестными. Предположим, лицо, обладая миноритарным пакетом, участвовало на собрании об увеличении уставного капитала акционерного общества, но в этом же собрании от имени крупного акционера участвовало неуполномоченное лицо. Что это значит? Это значит, что за отсутствием кворума принятое решение будет ничтожным. Стоит ли дать право нашему миноритарию на подачу иска о ничтожности данного решения, дабы внести ясность в правовое положение акционерного общества? Конечно, стоит. Разумеется, при условии, что кто-то сомневается в ничтожности решения собрания (т.е. имеется спор о праве).
Наверняка могут быть приведены иные примеры, в которых не будет недобросовестности в ссылках участника собрания на недействительность решения. Не говоря уже о том, что сама по себе норма п.5 ст.166 ГК применительно к ничтожности сделок вызывает огромные доктринальные сомнения, с которыми мы готовы согласиться, а значит, широкое применение данной нормы отнюдь нельзя приветствовать.
Какие аргументы могут быть всё-таки в пользу того, что по существу в комментируемом пункте Обзора речь идёт только об оспоримых решениях собраний?
Во-первых, можно наконец использовать в свою пользу то странное удвоение понятий, которое уже не раз критиковалось выше. ВС в тексте рассуждает только о недействительности решений. Но отсутствие у решения юридической силы (читай – ничтожность) не входит в объём понятия недействительности решения. А значит, недействительное решение здесь – синоним оспоримого решения.
Во-вторых, оба примера, которые ВС приводит в подтверждение выработанного им тезиса, относятся строго к оспоримым решениям собраниям.
Переходя к следующему вопросу, следует однозначно похвалить ВС РФ за приведение круга примеров, при которых воля кредитора при голосовании была нарушена:
«…принятие решения (точнее говорить про голосование – А.Е.) под влиянием насилия, угрозы, обмана, в том числе в результате сообщения информации, не соответствующей действительности, намеренного умолчания об обстоятельствах, о которых лицо должно было сообщить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота, и т.п.)»
Живой пример – арбитражный управляющий, обосновывая на собрании необходимость установления дополнительного вознаграждения, ссылался на большой объем и сложность работы, которую необходимо будет провести. Однако впоследствии выяснилось, что сведения и документы, представленные управляющим, не соответствовали действительности. Суд пришел к выводу, что кредитор был дезинформирован. Спорное решение нарушает права и законные интересы заявителя, других кредиторов, поскольку возлагает обязанность выплатить дополнительное вознаграждение арбитражному управляющему без достаточных к тому оснований. При таких условиях решение можно было оспаривать даже тем лицам, которые голосовали за его принятие.
Правда, остался ещё один интересный вопрос, по которому ещё предстоит определиться судебной практике. Речь о применении ст.178 ГК о существенном заблуждении при совершении сделки. Напомним, это эта статья также относится догматически к порокам воли, как обман и угроза, прямо упомянутые ВС РФ в комментируемом пункте Обзора. Даёт ли заблуждение лица право оспаривать решение, за которое он голосовал, – очень интересный вопрос. Например, если управляющий не допускал никаких ложных утверждений (в отличие от казуса, разобранного в одиннадцатом пункте Обзора), и кредитор самостоятельно пришёл к грубо ошибочным выводам об объёме деятельности управляющего? Будем ждать, когда этот вопрос будет решён судами. В доктрине на данный вопрос встречается положительный ответ.
Ещё один интересный ход ВС РФ в данном пункте Обзора – изменение начального момента исчисления исковой давности в случаях, когда волеизъявление кредитора при голосовании на собрании было нарушено. Суд сказал, что при допущенном нарушении срок для оспаривания решения исчисляется применительно к положениям абзаца третьего пункта 4 статьи 15 Закона о банкротстве, то есть с момента, когда кредитор узнал или должен был узнать о факте обмана или введения в заблуждение.
Пункт двенадцатый.
Недействительность решения или локального акта, который им утвержден?
В двенадцатом пункте Обзора Верховный Суд разбирался с правильной формулировкой исковых требований в том случае, когда на собрании утверждался локальный акт (план внешнего управления, положение о продаже имущества, порядок и условия замещения активов). Что признавать недействительным в данном случае: решение собрания или упомянутый локальный акт?
Отвечая на данный вопрос, ВС РФ склоняется к выводу об оспаривании локального акта, а не решения собрания, утвердившего его. Это можно вывести из первого примера, рассмотренного в данном пункте довольно подробно (где суд переквалифицировал требования из оспаривания решения собрания в оспаривание локального акта и удовлетворил требования), и прямо вытекает из второго примера:
«…конкурсный кредитор обжаловал решение собрания кредиторов об утверждении плана внешнего управления, ссылаясь не на процедурные нарушения, допущенные при подготовке и проведении собрания, а на несоответствие отдельных условий плана положениям Закона о банкротстве. Суд квалифицировал это заявление как требование о признании недействительным (противоречащим закону) локального внутреннего акта – плана внешнего управления – и рассмотрел его по существу (пункт 6 статьи 107 Закона о банкротстве)»
Данный подход представляется ошибочным. Решение собрания может быть недействительным не только по процедуре его принятия, но и ввиду нарушения данным решением положений закона. Если сравнить решения собраний с обычными сделками, то сделка может быть недействительной как ввиду пороков воли или несоблюдения формы, так и ввиду нарушения содержанием сделки положений закона.
Любой локальный акт, утверждённый на собрании кредиторов, является составной частью, содержанием принятого решения. Как можно отделять содержание от формы принятия решения, остаётся только удивляться. Не делая подобного разграничения для обычных сделок, судебная практика поступает совершенно верно. Надеемся, что и в отношении решений собраний кредиторов данный подход будет пересмотрен или по меньшей мере не получит дальнейшего распространения. Особо опасным было бы его перетекание в сферу корпоративных решений или решений участников общей собственности.
Ранее в практике ВС РФ встречались дела, которые были разрешены, на наш взгляд, правильно: применительно к замещению активов недействительным признано именно решение собрания, а не утверждённое положение и порядок замещения активов.
Из постановления АС Волго-Вятского округа от 18.06.2019 г. по делу № А43-17523/2016, которое ссылается на комментируемый пункт Обзора, становится понятен ещё один практический смысл занятой ВС позиции. Если решения собраний могут быть обжалованы только в апелляционном порядке, то для локальных актов таких ограничений не имеется, и значит такие споры могут доходить и до судов кассационной инстанции. Так же поступают и АС Восточно-Сибирского округа (постановление от 21.01. 2019 по делу № А33-26192/2014), АС Дальневосточного округа (постановление от 23.05.2019 № Ф03-1759/2019), АС Западно-Сибирского округа (постановление от 09.08.2019 по делу № А03-10415/2010), АС Московского округа (постановление от 04.072019 по делу № А41-6539/13).
Из такого стремления судов кассационной инстанции принимать на себя дополнительную нагрузку, по-видимому, можно сделать вывод о том, что правило Закона о банкротстве, ограничивающее возможность оспаривания решений собраний кредиторов только апелляционной инстанцией, нуждается в пересмотре, раз практика придумала его обход и активно пользуется им.
Помимо отмеченной проблемы комментируемый пункт Обзора закрепляет такую особенность решений собраний при банкротстве, как допустимость оценки судами экономической целесообразности принятых решений. Уполномоченный орган обратился в суд с заявлением о признании недействительным решения собрания кредиторов об утверждении положения о продаже незаложенного имущества должника, будучи несогласным с продажей имущества единым лотом и полагая, что выручка увеличится при реализации имущества отдельными лотами.
Суд отказал в разрешении разногласий, сочтя, что решение о том, как будет продаваться имущество, принято большинством голосов кредиторов и оно не может быть пересмотрено по инициативе одного из них. Напротив, суд апелляционной инстанции, оценив представленные доказательства, признал обоснованными доводы уполномоченного органа о том, что производство остановлено, работники уволены и продажа имущества отдельными лотами даст больший экономический эффект для конкурсной массы.
Может вызывать интерес также вопрос о том, как догматически обосновать игнорирование судом решения большинства кредиторов. И тут видятся два варианта.
Первый вариант – обоснование через злоупотребление большинства, допущенного при принятии решения. Злоупотребление большинства иногда называется также мажоризацией. С отнесением решений, принятых в ситуации мажоризации, к оспоримым или ничтожным, имеют место явные проблемы в российском правопорядке. В практике судов имеются примеры, когда основанием недействительности решения признается именно мажоризация: мажоритарные кредиторы, находящиеся в Москве, приняли решение о проведении последующих собраний кредиторов в Москве, хотя должник находился в Твери и там же находилось большинство его кредиторов.
Однако есть опасения, что злоупотребление большинства не только не просто доказать, – его на самом деле может не быть в конкретном случае. Может иметь место простая неразумность в осуществлении своих прав. Самый простой пример – большинство настаивает на скорой продаже недвижимости, не веря в то, что при длительной экспозиции удастся получить более высокую цену, или просто срочно нуждаясь в деньгах. В таких действиях нет злоупотребления, но можно усмотреть неразумность. Как быть в этом случае? Дать судам возможность оспаривать неразумные решения? Это означает допустить весьма глубокое вторжение судов в переоценку решений собраний. Поэтому данный вариант не видится оптимальным. Тем не менее, ВС РФ, судя по всему, следует именно этим путём, когда делает ссылку на абзац седьмой пункта 1.1 статьи 139 Закона о банкротстве о том, что порядок, сроки и условия продажи имущества должника должны быть направлены на реализацию имущества по наиболее высокой цене и обеспечивать привлечение к торгам наибольшего числа потенциальных покупателей. По сути, в этом случае сам закон задаёт критерии решению собрания, и критерии эти таковы, что предполагают весьма существенное вторжение суда в оценку фактических обстоятельств.
Второй вариант – считать такое решение необязательным для суда или арбитражного управляющего. Возможно, это лучший подход. Решение останется действительным, но суд будет его лишь учитывать, но не будет им связан. Это решение можно считать рекомендательным для суда. Однако этот вариант актуален только de lege ferenda, т.е. в случае изменения концепции закона.
Пункт тринадцатый.
«Решения-не сделки»
В данном пункте проводится идея о том, что при рассмотрении вопроса о завершении процедуры конкурсного производства арбитражный суд не связан мнением кредиторов. Большинство кредиторов проголосовало на собрании за завершение конкурсного производства, но суд с ними не согласился. В этой связи возникает интересный вопрос о месте подобных решений собраний в системе юридических фактов.
Суд пишет:
«По смыслу статьи 149 Закона о банкротстве решение вопроса о завершении конкурсного производства является прерогативой суда, рассматривающего дело о банкротстве. При этом суд не связан мнением большинства кредиторов, выраженным в решении собрания»
С одной стороны, такое решение собрания принято по вопросу, не вполне относящемуся к компетенции собрания кредиторов и потому его можно было бы объявить ничтожным (в терминологии ВС РФ – не имеющим юридической силы). Однако Верховный Суд так не поступает. Он оставляет вопрос о юридической силе собрания кредиторов без внимания, но, судя по всему, не склонен считать его недействительным. Он пишет о том, что «…Данное решение собрания кредиторов подлежит оценке наряду с другими доказательствами (статья 71 АПК РФ)». Однако что означает эта расхожая фраза? Если решение собрания подлежит оценке как сделка, то суд фактически и оценил его как ничтожное, не производящее правовых последствий, и значит, не обязательное для суда. Если же решение собрания оценивается не как сделка, то как что? Что это за юридический факт?
Как представляется, разобраться в этой ситуации можно лишь при условии, если чётко понимать правовую природу решения собрания. Решение собрания – это, безусловно, сделка, т.е. акт частной автономии. Для того, чтобы иметь признаки сделки, решение, во-первых, должно быть направлено на порождение правовых последствий (само по себе или в качестве элемента фактического состава наряду с иными юридическими фактами) и, во-вторых, порождать эти последствия именно потому, что этого желали участники собрания. Есть ли такие признаки у решения собрания кредиторов о завершении конкурсного производства? Думается, что нет. Именно поэтому суд и не связан таким решением.
Тогда что это за феномен? Мы имеем дело с удвоением понятий, про которое вроде бы все знают, но которое каждый раз оказывается неожиданным. Бывают решения – сделки (именно про них пишет ГК РФ) и решения – не сделки. Последние не производят правовых последствий в принципе.
Точно так же в жизни имеют место договоры (соглашения), которые не являются сделками. Например, соглашение двух лиц встретиться в 19.00 и пойти в кино. Сложно отрицать, что это явление есть соглашение. Сложно отрицать и то, что стороны изъявляют при этом свою волю, понятую как психическое отношение лица к действительности. Но эта воля – не правовая (не та, которая требуется для сделки), а бытовая. И соглашение о походе в кино не подчиняется правовому регулированию. О походе в кино могут договориться совершенно недееспособные лица, например, дети до 7 лет. Право не вмешивается в данные отношения и не признаёт их недействительными.
Применительно к решениям собраний, как разновидности сделок, возможна та же проблема (аналогичное удвоение терминов). Например, на собрании кредиторов принято решение сделать замечание одному из кредиторов в отношении его некорректного поведения. Или решение «конкурсному управляющему обратиться в правоохранительные органы с заявлением по факту неправомерных действий, связанных с выводом денежных средств в размере 28 000 000 рублей из активов ООО «Содружество плюс».
Это решение собрания в юридическом смысле? По форме принятия (голосование, кворум и т.п.) могут иметь место все необходимые атрибуты (но, собственно, и детям никто не мешает подписать бумагу с названием «договор» о походе в кино, от этого их соглашение сделкой не станет). Но решения как сделки всё равно не будет.
Аналогичная дискуссия развернулась в литературе и по поводу решения общего собрания акционеров («решения-сделки» и «решения-несделки»). Например, А.А. Маковская полагает, что «решения общего собрания акционеров настолько многообразны по своему содержанию, что считать их всех имеющими одинаковую гражданско-правовую природу было бы неверно». Однако применительно к общим собраниям акционеров необходимо иметь ввиду, что их решения принимаются только в тех случаях и по тем вопросам, которые предусмотрены законом. Законодатель, устанавливая, что тот или иной вопрос может быть решен путем принятия решения собрания, исходит из того, что такое решение порождает правовые последствия. В противном случае зачем вообще нужно было бы законодательное регулирование подобных решений, если бы они были безразличны для права? В связи с этим решения общего собрания акционеров суть юридические сделки. При этом, например, в случае с решениями совета директоров вопрос остается открытым, поскольку такие решения не определены исчерпывающим образом в тексте закона.
Думается, именно с таким феноменом – «решения – не сделки», который не регулируется правилами ГК, и столкнулись суды в данном случае, когда было принято решение о завершении конкурсного производства.
Поскольку оно не имеет правового эффекта, суд может принять его во внимание (видимо, именно эту идею пытался передать ВС РФ словами «подлежит оценке наряду с другими доказательствами»), но может с ним не согласиться, и не обязан давать квалификацию такому соглашению как ничтожному. Напротив, будь это решение полноценной сделкой, суд не мог бы его просто игнорировать, он обязан был бы его квалифицировать как недействительное, если бы поставил цель его не применять.
По существу же с принятым в комментируемом пункте Обзора подходом следует согласиться. Суд не может быть связанным решением собрания кредиторов по вопросу прекращения процедуры банкротства. Но и игнорировать его мнение суду тоже не стоит, т.к. производство по делу осуществляется за счёт кредиторов, и чем дольше оно идёт, тем выше расходы по делу, и значит, ниже квота удовлетворения каждого кредитора. Поиск разумного баланса – задача суда. По смыслу статьи 149 Закона о банкротстве решение вопроса о завершении конкурсного производства является прерогативой суда, рассматривающего дело о банкротстве. При этом суд не связан мнением большинства кредиторов, выраженным в решении собрания.
Пункт четырнадцатый.
Собрания при банкротстве граждан не обязательно проводить часто
Закон о банкротстве построен по изначально неполноценной системе, поскольку он ориентирован только на банкротство юридических лиц. Банкротство граждан появилось значительно позднее и было включено как специальная разновидность банкротства. При этом оказались не проработаны многие вопросы, затронутые в «общей части» Закона о банкротстве, поэтому неизбежным было возникновение проблем, связанных с применением общих норм Закона в ситуации отсутствия специальных норм.
Одним из таких правил оказалось предписание пункта 1 статьи 143 Закона о банкротстве о ежеквартальном проведении собраний кредиторов. В комментируемом пункте Обзора Верховный Суд указал на то, что эти правила не применяются при проведении процедур банкротства гражданина.
Из теории права мы знаем, что применять ту или иную норму по аналогии можно лишь в том случае, когда имеет место пробел закона, то есть ошибочное неупоминание в законе решения для той или иной ситуации. Пробелу закона противостоит квалифицированное умолчание законодателя, когда он сознательно не регулирует тот или иной вопрос.
Как мы видим в рассматриваемом случае, квалифицированное умолчание может препятствовать не только аналогии закона, но и применению общей нормы Закона в ситуации отсутствия специальной нормы, если по смыслу закона понятно, что специальная норма не должна применяться, т.к. она противоречит основным идеям, закреплённым в специальных нормах. К сожалению, ВС РФ никак не мотивировал свой вывод, он просто указал, что
«…положения пункта 1 статьи 143 Закона о банкротстве о ежеквартальном проведении собраний кредиторов не применяются в делах о банкротстве граждан. В данном случае право кредиторов на получение информации (отчетов управляющего о его деятельности и ходе процедуры) не было нарушено, поскольку финансовый управляющий посредством электронной почты раз в три месяца направлял им копии своих отчетов (абзац двенадцатый пункта 8 статьи 213.9 Закона о банкротстве)»
Таким образом, толкование закона в соответствии с его целью привело суд к тому, что отчёты финансового управляющего заменяют необходимость частого проведения собрания кредиторов.
Пункт пятнадцатый.
Собрание работников
Вызывает большое недоумение, почему до сих пор в Законе о банкротстве не упомянуты в числе лиц, участвующих в деле о банкротстве, работники должника, несмотря на то, что они признаются кредиторами второй очереди. Это решение представляется близким к парадоксальному, образует внутреннее противоречие в законе, которое должно решаться в пользу полного признания за работниками должника статуса лиц, участвующих в деле о банкротстве. В этой части закон нуждается в уточнении, а от судов не требуется придерживаться его буквы (как поступил, например Арбитражный суд Центрального округа в постановлении от 21.11.2017 по делу № А68-7166/2015).
Причина, по которой это было сделано раньше, по-видимому, заключается в боязни со стороны законодателя большого скопления кредиторов в делах о банкротстве, а также неподготовленности обычных граждан в правовых вопросах. Однако ни то, ни другое объяснение не является удовлетворительным. С тех пор, как решение, ограничивающее права работников должника, попало в Закон о банкротстве, состоялись процессы по банкротству застройщиков или туроператоров с числом физических лиц – кредиторов более тысячи. Оба упомянутых риска были представлены в таких делах, и мы видим, что судебная система с ними справилась. Поэтому молчание законодателя удивляет. Более того, он пошёл объективно неправильным путём, принявшись создавать отдельное гражданско-правовое сообщество работников должника. Основная цель образования данного сообщества – упорядочивание процедуры выбора представителя работников.
При этом представитель работников назван лицом, участвующим в процессе по делу о банкротстве (ст.35 Закона о банкротстве). Слово «представитель» в данном случае обманчиво. Он не вправе выступать от имени каждого конкретного работника по правилам п.1 ст.182 ГК РФ. Его функция – отстаивать общий интерес работников.
Имея статус участника процесса, представитель работников может обжаловать действия арбитражного управляющего и потому по существу в части своего статуса приближается к лицам, участвующим в деле. Это оправданно, имея в виду ту роль, которую играет данное лицо в условиях ограничения прав отдельных работников на защиту их собственных интересов в деле о банкротстве.
Суды, понимая значение представителя работников, в ряде случаев отказываются внимательно рассматривать доводы его процессуальных противников о ненадлежащем характере избрания соответствующего представителя. Но бывает и более строгое отношение к проверке полномочий представителя работников. Иногда выборы представителя работников проходят драматически. Так, в одном из дел было три кандидата, ни один из которых не набрал требуемого по закону большинства голосов, и суд отказался признать полномочия ни за одним из них, даже за тем, кто набрал больше голосов, чем остальные.
В некоторых случаях неуведомление представителя работников должника о собрании кредиторов может иметь довольно плачевные последствия для решений, принятых на этом собрании: они могут признаваться недействительными.
В комментируемом пункте Обзора Верховному Суду пришлось преодолевать иные недостатки юридической техники Закона о банкротстве. Закон устанавливает, что собрание работников должно пройти ранее обычного собрания кредиторов. В выбранной концепции (притом, что она стратегически неверна, о чём было отмечено выше) это логично: чтобы в собрании кредиторов мог принять участие представитель работников должника, его предварительно надо выбрать.
Однако дальше, как мы помним, собрание кредиторов должно проходить раз в квартал (если речь о банкротстве юридического лица). А законодатель очень неаккуратно говорит, что собрание работников проводится до собрания кредиторов. Очевидно, разработчики имели в виду только первое собрание, но норму написали более генеральную.
Её формальное применение могло приводить к существенному росту издержек и занятию арбитражных управляющих бессмысленной работой, отвлекающей их от выполнения основных задач – сбора и реализации конкурсной массы. Кроме того, арбитражных управляющих в массовом порядке наказывали контролирующие органы (Росреестр) за непроведение собрания работников перед каждым собранием кредиторов должника.
Поэтому, конечно, все арбитражные управляющие вздохнули с облегчением, прочитав в комментируемом пункте Обзора, что «по смыслу статьи 12.1 Закона о банкротстве собрания работников, бывших работников проводятся по мере необходимости». Суд принял во внимание, что объективные причины для проведения собрания работников отсутствовали, ранее был избран представитель работников должника, каких-либо актуальных вопросов, требующих обсуждения с арбитражным управляющим, не имелось, работники и их представитель не обращались к арбитражному управляющему с предложениями о проведении собрания.