Ответственность руководителя должника и иных лиц в деле о банкротстве. Еще раз о выборе модели
Российский институт привлечения к ответственности в делах о банкротстве постоянно претерпевает изменения. Последнее его реформирование в 2017 году, вероятно, выступило реакцией на то, что многие, в т.ч. ранее уже решенные вопросы по-прежнему вызывали сложности в правоприменительной практике. Возможно ли привлечение к ответственности лиц, не имеющих формального отношения к обанкротившейся компании, и каких лиц? Возможно ли привлечение виновных лиц к ответственности после завершения конкурсного производства и в каком порядке? Как быть с тем, что до расчетов с кредиторами непонятно, требуется ли пополнение конкурсной массы за счет привлечения к ответственности и каков должен быть объем такой ответственности; а если предпосылки привлечения к ответственности – при отрицательном ответе на предыдущий вопрос – устанавливаются до завершения конкурсного производства? Как должна определяться дальнейшая судьба права требования о привлечении к ответственности?
В результате реформы, предложенной Федеральным законом от 29.07.17 № 266-ФЗ, из Закона о банкротстве исчезла ст. 10, и вместо нее появилась новая, иначе структурированная и более подробная глава III.2, регулирующая вопросы привлечения к ответственности руководителей должника и иных лиц в деле о банкротстве. Затем 21 декабря 2017 года Пленум ВС РФ принял постановление № 53 «О некоторых вопросах, связанных с привлечением контролирующих должника лиц к ответственности при банкротстве», в котором были даны подробные разъяснения того, как на практике должны применяться положения вступившей в силу в июле 2017 года главы III.2 Закона о банкротстве. Также и Федеральная налоговая служба предложила соответствующие разъяснения.
Все эти изменения позволили найти (или зачастую напомнить и проще изложить) ответы на указанные и иные точечные вопросы, но вновь поставили правопорядок перед дилеммой выбора общей модели ответственности. Возможные модели такой ответственности мы подробно описывали ранее в совместных работах с А.В. Егоровым – в то время как «доктрина снятия корпоративного покрова» только начинала проникать в российское право. Поэтому сейчас интереснее сфокусироваться на том, как эти модели преломляются в свете новых шагов законодателя и судебной практики: куда сместился вектор?
В прилагаемом очерке мы попытались прорисовать основные черты двух моделей и показать, насколько послереформенное российское право далеко или близко к каждой из них.