Сделки, требующие и не требующие восприятия: теоретические и практические основания классификации
- Постановка проблемы
- Теоретико-догматические основания классификации
- Понятие сделок, требующих и не требующих восприятия
- Сделка как волеизъявление
- Действие волеизъявления во времени и его зависимость от восприятия
- Практические основания классификации
- Момент прекращения права при отказе от права собственности
- Юридически значимые сообщения
- Исследовательские вопросы
- Заключение
Ценность научного исследования не всегда лежит на поверхности, особенно когда дело касается теоретических наработок применительно к практической юриспруденции. Теория классификации сделок – одно из ярких проявлений тезиса.
В ходе развития теории сделок немецкие пандектисты предложили делить сделки в зависимости от атрибутов наступления правового эффекта – на требующие и не требующие восприятия. Впоследствии эта конструкция была вплетена в ткань отечественного законодательства: нормы об отказе от права собственности, прекращении обязательства зачётом, прощении долга и другие.
Как правило, положения закона неизбежно становятся частью спорных ситуаций на практике, начинают применяться судами, где и возникают проблемы, решить которые можно, лишь заглянув в теоретические основы. Например, имеет ли право Роспатент досрочно прекратить действие патента в ситуации, когда квитанция об оплате патентной пошлины поступила в госорган за пределами установленного для оплаты срока, но отправлена была до его истечения? Должен ли предыдущий собственник недвижимого имущества найти себе замену прежде, чем он откажется от права собственности?
Настоящая статья посвящена теоретическому и практическому обоснованию необходимости разделения сделок (волеизъявлений) на требующие и не требующие восприятия.
В первой части работы рассматриваются догматические предпосылки выделения указанной классификации сделок, в том числе через анализ проблемы действия волеизъявления во времени.
Во второй части статьи освещаются способы применения предложенной теоретической классификации сделок на требующие и не требующие восприятия: (1) обоснование ограничительного толкования положений ГК РФ о моменте прекращения права собственности в результате отказа от него; (2) разрешение противоречия между положениями ст. 165.1 ГК (о моменте возникновения эффекта юридически значимых сообщений) и п. 2 ст. 192 ГК (об истечении сроков при сдаче юридически значимых сообщений в отделения связи).
В последней части работы автор кратко обозначает возможные направления и вопросы для последующих исследований применения классификации сделок на требующие и не требующие восприятия.
«Не называй вещи своими именами, если не знаешь их фамилий»
Станислав Ежи Лец
Постановка проблемы
Пройдя сквозь горнила эволюции, человек научился пользоваться инструментами – материальными и нематериальными предметами, которые применяются к объекту в целях воздействия на него. Рубанок для столяра в таком смысле – что математический аппарат для физика: оба направлены на взаимодействие с объектом обработки. Первый его изменяет, второй – позволяет упорядочить действительность понятным человеку образом. Право и его теоретические конструкции выступают для юристов своего рода таблицей умножения – матрицей понятий и связей между такими понятиями, позволяющей взглянуть на мир под определённым углом в целях его упорядочения, без чего дальнейшее установление чётких, определённых и справедливых правовых институтов невозможно.
С.В. Сарбаш подчёркивает, что право есть конструкция идеальная, которая не может самостоятельно воздействовать на объекты материального мира: само по себе обязательство не отвезёт оплаченный товар покупателю, оно работает только в привязке к человеку, неразрывно связываясь с ним, как и молоток, который без человека не забьёт гвоздь.
«Право вообще, и обязательственное право в частности, воздействует на человека и через его посредство на материальные объекты»
Таким образом, любая вводимая в науку классификация, помимо соблюдения требований формальной логики, должна нести за собой практическую значимость, чтобы иметь право на существование. Эта значимость заключается:
(a) в упразднении формальных недостатков системы, придании ей логической стройности, либо
(b) в расширении эвристических возможностей системы – определении явления, ранее не отделённого от множества других, для целей его дальнейшего изучения.
Приведённый выше пассаж изложен, чтобы обозначить общую логику работы. Российская правовая наука полнится классификациями, ценность которых неоднозначна. Настоящая статья посвящена не только теоретическому, но и практическому обоснованию необходимости развития классификации, которая в российской правовой доктрине не получила, по нашему мнению, должного освещения и только входит робкими шагами в практику.
Речь пойдёт о делении сделок (волеизъявлений) на требующие и не требующие восприятия (нем. empfangsbedurftigen und nichtempfangsbedurftigen Willenserklarangen). Эта теоретическая модель стала особенно актуальна для изучения с момента введения Федеральным законом от 07.05.2013 № 100-ФЗ ст. 165.1 «Юридически значимые сообщения» в Гражданский кодекс. Норма посвящена регулированию отношений, возникающих в связи с общением хозяйствующих субъектов, а именно определению момента возникновения эффекта в результате отправки юридически значимых сообщений, т.е. таких сообщений, с которыми закон связывает те или иные юридические последствия. Как замечает А.В. Егоров, именно введение в кодекс норм указанной статьи и последующее их толкование в постановлении Пленума ВС № 25 от 23.06.2015 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации» (далее – постановление Пленума № 25) даёт рассматриваемой классификации опору в законе.
Однако научных работ, затрагивающих описанную классификацию сделок, написано немного. При этом большинство из них лишь косвенно касаются классификации, не давая ей чётких оснований для существования и не пытаясь провести её системное описание:
1.Так, деление сделок на требующие и не требующие восприятия проводится в первом томе комментария к ГК РФ #Глосса, где кратко описывается основание такого деления односторонних сделок. Также обсуждение общих оснований для деления сделок на требующие и не требующие восприятия приводится в статье Поварова Ю.С.
2.В другом комментарии серии #Глосса, посвящённом финансовым сделкам, также упоминается деление сделок на требующие и не требующие восприятия. На основании классификации автор комментария к ст. 838 ГК предлагает правило, согласно которому реализация банком права на изменение ставки по вкладу должна осуществляться различным образом в зависимости от того, увеличивает он ставку или уменьшает. Если увеличивает, такая односторонняя сделка может не требовать восприятия, а если уменьшает – вкладчик обязательно должен воспринять волеизъявление банка.
3.О делении сделок на требующие и не требующие восприятия упоминается и в комментарии серии #Глосса по наследственному праву, применительно к квалификации в качестве сделки, не требующей восприятия, факта принятия наследства путём вступления во владение: «Выражение воли быть хозяином имущества покойного, осуществляемое посредством вступления во владение, является односторонней сделкой, не требующей восприятия. Признавая соблюдение формальностей излишним, законодатель делает политико-правовой выбор между интересом наследников и интересом кредиторов наследодателя».
4.О классификации между делом упоминается в ряде статей при описании той или иной сделки: отказ от права (требует восприятия), подтверждение действительности недействительной сделки (не требует восприятия), отзыв согласия на совершение сделки (требует восприятия), прощение долга (требует восприятия), завещание (не требует восприятия).
Таким образом, на данный момент в российской юридической науке отсутствуют известные нам публикации, в которых проводился бы детальный и комплексный анализ оснований для использования классификации сделок на требующие и не требующие восприятия. Именно этот пробел стремится восполнить настоящая работа.
Первая часть данной работы посвящена рассмотрению догматических предпосылок для выделения указанной классификации сделок, в том числе через анализ проблемы действия волеизъявления во времени. При этом под догматикой вслед за Д. Гриммом мы понимаем описание существующей нормативной системы абстрактных типов отношений – юридических институтов.
Во второй части освещаются способы применения предложенной теоретической классификации:
1) обоснование ограничительного толкования положений ГК о моменте прекращения права собственности в результате отказа от него (ст. 236 ГК);
2) разрешение противоречия между положениями ст. 165.1 ГК (о моменте возникновения эффекта юридически значимых сообщений) и п. 2 ст. 192 ГК (об истечении сроков при сдаче юридически значимых сообщений в отделения связи).
В последней части работы мы кратко обозначим возможные направления и вопросы для последующих практико-ориентированных исследований.
Теоретико-догматические основания классификации
Понятие сделок, требующих и не требующих восприятия
Любая классификация – это логическое деление понятия, т.е. ограничение конечного множества элементов понятия объёмом новых понятий путём увеличения содержания изначального понятия по определённому основанию деления. Иными словами – это поиск того, чем похожие вещи различаются, и расстановка их по разные стороны этого отличия.
Основание деления рассматриваемой нами классификации – наличие или отсутствие зависимости юридического эффекта сделки от её восприятия иными лицами.
Рассматриваемая нами классификация актуальна только для односторонних сделок, поскольку двусторонние и многосторонние сделки по своей природе требуют согласия, а значит, и восприятия со стороны лиц, в отношении которых возникают права и обязанности. Исключение составляют лишь договоры в пользу третьего лица (ст. 430 ГК РФ), поскольку третье лицо приобретает право вне зависимости от восприятия заключённого в его пользу договора. В отношении сторон по договору, однако, обязательство возникает лишь при согласовании воль последних. Такой вывод подтверждается как судебной практикой, так и доктриной.
Деление сделок на требующие и не требующие восприятия было предложено в ходе развития теории сделок немецкой пандектистикой.
Л. Эннекцерус указывает: «Г.У. [Германское гражданское уложение. – А.А.] различает такие волеизъявления, которые должны быть обращены к другому лицу, которого волеизъявление касается (адресат волеизъявления), и такие волеизъявления, при которых нет однозначного адресата. Первая группа волеизъявлений называется “волеизъявлениями, нуждающимися в получении” (адресатом), а также волеизъявлениями, требующими направления (определенному лицу)».
Близкие определения даёт российский дореволюционный юрист Л.Н. Дювернуа: «Есть волеизъявления и правомерные деяния, особенно в цикле односторонних актов воли, влияющие на изменения правоотношений, которых юридический эффект не зависит от того, обращены они к кому-либо или нет. Юридический эффект других категорий сделок, в особенности договорных, более или менее полно связан именно с таким обращением волеизъявления к кому-либо».
Схожим образом обращает внимание на ключевую характеристику сделок, требующих восприятия, и А.В. Егоров: «Смысл выделения данной категории состоит в том, что эта разновидность односторонних сделок получает силу не с момента совершения волеизъявления, а с момента поступления данного волеизъявления адресату».
Оба типа сделок могут в определённых случаях требовать для произведения юридического эффекта «явки, уведомления, оповещения их по начальству»: государственной регистрации (для отказа от недвижимости), нотариального удостоверения (для завещания) и т.п.
Это, однако, не умаляет того факта, что сделки, не требующие восприятия, так и не связывают здесь свой юридический эффект с восприятием их лицами, которым данный эффект адресован. Примерами таких сделок являются:
– отказ от права собственности (дереликция),
– захват бесхозяйных движимых вещей,
– завещание,
– публичное обещание награды и т.п.
Примеры сделок, где восприятие волеизъявления является conditio sine qua non юридического эффекта, более разнообразны:
– оферта,
– акцепт,
– отказ от договора,
– прекращение обязательства зачетом,
– прощение долга и т.д.
Данная классификация базируется на значительном теоретическом фундаменте, имманентно вплетенном в ткань законодательства, который предлагается обсудить далее, начав с уточнения того, что мы, собственно, понимаем под сделкой.
Сделка как волеизъявление
Как минимум начиная с фундаментального труда Фридриха Карла фон Савиньи «Система современного римского права» обстоятельства, взывающие к жизни право, называются юридическими фактами.
«Я называю события, которые вызывают возникновение или прекращение правоотношений, Юридическими фактами»
Почётное место в рядах юридических фактов занимают сделки:
«…в свободных действиях воля действующего лица может быть выражена <…> как направленная непосредственно на возникновение или прекращение правоотношения, если даже оно будет только средством для достижения других, даже неюридических, целей. Эти факты называются Волеизъявлениями, или юридическими сделками»
Стремящийся дать определение всему и вся отечественный законодатель в ст. 153 ГК определяет сделку как действия граждан и юридических лиц, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей. При этом в доктрине сделку определяют шире, указывая, что последняя состоит не обязательно и не только из действий, с которыми закон связывает правовой эффект, но:
1.Из волеизъявления (или волеизъявлений) как внешнего выражения воли (которое иногда воле внутренней не соответствует и не должно соответствовать для порождения правовых последствий), отвечающего ряду требований.
За этой теорией следует и Верховный Суд, определяя в п. 50 постановления Пленума № 25 сделку через волеизъявление.
2.Из фактического состава сделки, т.е. совокупности юридических и физических обстоятельств, необходимых для того, чтобы закон связал с волей возникновение правовых последствий, выступающих в совокупности с волеизъявлением.
Волеизъявление, повторимся, должно отвечать ряду требований. Например, Л. Эннекцерус выделяет следующие:
– внешнее поведение, составляющее волеизъявление, позволяет вывести волю совершить сделку;
– намерение своими действиями породить хотя бы часть правовых последствий, вызываемых сделкой;
– выражающий волю осознаёт, что по его поведению можно заключить о воле совершить сделку;
– выражается частная воля, относящаяся к области частного права;
– правопорядок связывает с таким волеизъявлением наступление правовых последствий.
Особенно пристальное внимание в нашей ситуации необходимо обратить на требование, согласно которому волеизъявление должно представлять собой внешнее поведение, которое позволяет вывести волю совершить сделку. «Волеизъявление – это <…> также проявления воли, которые ее осуществляют, не ставя перед собой цели ее обнаружить [курсив мой. – А.А.]; в этом последнем случае внешнее действие не есть средство обнаружения воли, но указание на ее существование. <…> …волеизъявление = выражению воли…», – подчеркивает автор. Иными словами, волеизъявление наличествует даже в том случае, если оно неизвестно третьим лицам или, более того, намеренно от них скрывается.
Например, если Дядя Федор законно поймал и спас дикого галчонка Хватайку в целях приобретения права собственности на последнего, но намеренно скрыл этот факт от всего мира, это не значит, что волеизъявление, влекущее, согласно ст. 221 ГК, приобретение права собственности на Хватайку, не было осуществлено. Более того, Хватайка, независимо от восприятия третьими лицами действий Дяди Федора, поступит в собственность последнего.
Таким образом, действительность волеизъявления как свершившегося юридического факта не зависит от того, был ли он воспринят третьими лицами. Но это никоим образом не определяет, что юридические последствия любого волеизъявления (или сделки, включающей не только волеизъявление) возникнут в тот же момент.
Чтобы подробней разъяснить последнее утверждение, стоит рассмотреть действие волеизъявления во времени, что приведёт нас прямо к теоретическому обоснованию рассматриваемой классификации сделок.
Действие волеизъявления во времени и его зависимость от восприятия
В своей работе «Основы учения о юридической сделке» Д. Гримм, цитируя Бернхарда Виндшайда, указывает следующее:
«…не всегда требуется, чтобы в момент наступления данного факта было решено, влечет ли он за собой юридическое действие (Wirkung) или нет, и какое именно»
Цитата приводится автором в связи с обсуждением природы причинности между юридическими фактами и юридическими последствиями. Но это не снимает её важности для наших рассуждений. Фраза метко подчёркивает упомянутую мысль – действие волеизъявления во времени представляет собой ступенчатый процесс.
В целях наглядности выделим три «жизненных периода» волеизъявления:
1) поведение лица в связи с формированием воли, формулированием и изложением волеизъявления,
2) само волеизъявление (действие, осуществление волеизъявления) и
3) произведение волеизъявлением юридического эффекта (воззвание к праву путём «создания» правоотношения).
Кратко и общо касаясь первого периода действия волеизъявления во времени, оговоримся: в этот промежуток времени волеизъявления ещё не существует, т.е. воля ещё не проявилась за пределами потёмок человеческого сознания. Обращать внимание на указанный этап необходимо, например, в случае возникновения споров в толковании волеизъявления. На это указывает и ГК, говоря о правилах толкования договора.
Как замечает Д. Гримм, «…понятия действия и поведения отнюдь не могут быть сочтены за синонимы. <…> …поведением лица мы называем такую совокупность действий лица, которые, не образуя единства с психологической точки зрения, связаны между собой лишь в том смысле, что они (к тому же наряду с другими данными) служат материалом для суждения третьих лиц о тех или иных волевых актах данного лица».
Данный этап (выделение которого в качестве периода существования волеизъявления во времени несколько искусственно) не столь интересен нам в рамках работы, хотя его исследование может быть полезно в рамках вопроса оспаривания или толкования сделок, или, наверное, в области преддоговорной ответственности.
Значительный интерес для обоснования классификации сделок на требующие и не требующие восприятия представляют второй и третий этапы «жизни» волеизъявления.
Вновь обращаясь к Д. Гримму, необходимо согласиться с предлагаемым им определением действия, т.е. самого одномоментного волеизъявления: «Действие в техническом смысле есть более или менее типичное непосредственное внешнее проявление более или менее сложного волевого акта, характеризуемое тем специальным эффектом, на который оно направлено, но который в данном частном случае может и не быть достигнут».
Таким образом, волеизъявление должно считаться совершённым в чётко определённый момент времени, когда выполнено определённое действие, выражающее это волеизъявление. При этом, учитывая сказанное выше, далеко не факт, что это действие сразу произведёт юридический эффект.
В связи с этим возникает обоснованный вопрос: «И что? К чему эти теоретизирование и трюизмы?».
Используя указанную модель, немецкая правовая доктрина определяет, что смерть гражданина или прекращение существования юридического лица, влекущие универсальное правопреемство, не влияют на действительность направленной односторонней сделки. Это прямо выражено в абз. 2 §130 Германского гражданского уложения (ГГУ): «На действительность волеизъявления не оказывает влияния смерть лица, его сделавшего, или утрата им дееспособности, если эти события последуют после волеизъявления».
Как замечает Л. Эннекцерус:
«По Г.У. в интересах прочности оборота смерть или утрата дееспособности лицом, изъявившим волю, после того как воля выражена, не влияет на волеизъявление. Поэтому, если письмо отправлено лицом, изъявившим волю, дойдет до стороны после смерти этого лица или после того, как оно стало душевнобольным, волеизъявление все же действительно»
Такая позиция немецкой доктрины вписывается в логику российского правопорядка: отправленная и доставленная после смерти оферента оферта все ещё «предоставляет акцептанту секундарное (преобразовательное) право своим односторонним волеизъявлением ввести договор в действие…», стороной которого будет универсальный правопреемник оферента.
Такой переход становится возможным благодаря универсальному правопреемству, соответствует природе последнего и позволяет сохранить стабильность гражданского оборота. «При универсальном правопреемстве имущество лица как совокупность прав и обязанностей, ему принадлежащих, переходит к правопреемнику или к правопреемникам как единое целое, причем в этой совокупности единым актом переходят все отдельные права и обязанности, принадлежавшие на момент правопреемства праводателю, независимо от того, выявлены ли они к этому моменту или нет. <…> Реорганизуемое юридическое лицо продолжает существовать и действовать в лице своих правопреемников. Это имеет, в частности, первостепенное значение для кредиторов реорганизуемого юридического лица», – отмечает Б.Б. Черепахин.
Однако стоит признать, что вопрос о судьбе волеизъявления после смерти его субъекта является не только догматическим, но и политико-правовым и решается в разных правопорядках по-разному. Например, судя по доступной нам литературе, во французском праве оферта прекращается вследствие недееспособности или смерти оферента. Однако наиболее полным исследованием этого вопроса на русском языке в части судьбы оферты после смерти оферента, наверное, следует признать статью П.В. Маркова, дублировать выводы которой здесь не имеет смысла.
Таким образом, мы определили, что сделка считается осуществлённой с момента совершения действия, изъявляющего волю. Этим моментом может быть и отправка письма.
В рамках выдвинутой модели остаётся раскрыть последнюю ступень «жизни сделки» – произведение волеизъявлением юридического эффекта, т.е. возникновение правоотношения.
В немецкой доктрине тема затрагивается в связи с рассмотрением вопроса о юридическом эффекте сделки, совершённой в отношении отсутствующего лица, которое не может воспринять волеизъявление. Иными словами, речь идёт о ситуациях, когда акт коммуникации («сообщение передал – сообщение принял») не совершён.
Как замечает Я. Шапп, «проблематичным является вопрос о приобретении силы волеизъявления, подлежащего восприятию среди отсутствующих, т.е. волеизъявления, которое «отправлено в путь».
Абз. 1 §130 ГГУ даёт прямой ответ на указанный вопрос и вводит тем самым рассматриваемую нами классификацию:
«Волеизъявление, которое должно быть совершено в отношении другого лица [курсив мой. – А.А.] и сделано в отсутствие последнего, становится действительным с момента его получения адресатом»
Здесь и находится основание рассматриваемого нами деления сделок. В ситуации, когда необходимо решить вопрос о моменте произведения юридической сделкой эффекта или завершения сделки, резонно разграничить сделки в зависимости от того, насколько они влияют на права и обязанности (на обязанности – в первую очередь) иных участников оборота:
1) сделки, не оказывающие значительного влияния на отсутствующих участников, становятся сделками, не требующими восприятия, где момент совершения и момент завершения сделки сливаются – правоотношение преобразуется независимо от того, заметил кто-нибудь эту сделку или нет;
2) сделки, значительно влияющие на права участников и (или) обращённые к конкретному адресату, становятся сделками, в которых моменты совершения и завершения сделки разводятся, а правоотношение возникает с момента, который определён законодателем, – т.е. сделками, требующими восприятия.
Поверх этого наслаиваются продиктованные заботой о стабильности оборота требования о государственной регистрации изменения правоотношения или даже самой сделки, определение нотариальной формы совершения сделки и иное разумное вмешательство государства в пределы автономии воли участников оборота. Это, однако, не меняет того факта, что восприятие сделки, не требующей восприятия, но требующей государственной регистрации, иными лицами для произведения юридического эффекта не нужно.
Таким образом, рассматриваемая классификация сделок не только имеет под собой значительное теоретическое обоснование, логически согласовываясь с общей матрицей гражданско-правовых понятий, но и проистекает из необходимости решить конкретную проблему – определить, в каких случаях сделка произведёт правовой эффект только при условии её восприятия для целей защиты интересов третьих лиц или, если угодно, «гражданского оборота».
Закончив краткое освещение теоретических предпосылок для использования деления сделок на требующие и не требующие восприятия, заполнив новую полку пандектного шкафа, рассмотрим проблемы практического применения классификации в условиях отечественного правопорядка.
Практические основания классификации
Момент прекращения права при отказе от права собственности
Хрестоматийным примером сделки, не требующей восприятия, является отказ от права собственности.
Как замечает Л. Эннекцерус, «…не нуждается в получении другим лицом, например <…> отказ от обладания вещью (дереликция)». Так, требование государственной регистрации отказа от права собственности на недвижимость нисколько не противоречит природе этой сделки. Поэтому спорным видится замечание Е.И. Буртовой, что «отказ от права собственности на земельный участок является односторонней сделкой, нуждающейся в восприятии другими лицами (органом регистрации)» со ссылкой на положения ст. 53 Земельного кодекса.
Дювернуа подчеркивает: «Явление сделок, не включающих восприятия, очень частое в цивилистике. Их множество. Таково прекращение владения, <…> для отречения от права собственности на недвижимость волеизъявление имеет быть сделано перед ипотечным установлением. Это не значит, что сила его поставлена в зависимость от восприятия или принятия стороной. По отношению к заинтересованному волеизъявление для своей силы вовсе не требует его соучастия, восприятия или принятия им этого изъявления».
Абсурдно предполагать, что выброшенный на свалку диван остаётся за вами на праве собственности, пока им не завладеют третьи лица. Само допущение, что свалки устланы чьей-то собственностью, а не бесхозяйными вещами, противоречит жизненной практике. Это прямо противоречит и экономическому назначению института собственности – ограничению возможности господства над вещью третьими лицами. Как замечает профессор А.О. Рыбалов, «”…негативная сторона” – адресованный всем другим лицам запрет препятствовать собственнику – постоянно подчеркивается в доктрине при определении понятия права собственности…».
Какой в таком случае смысл оповещения всех людей на другом краю ниточки абсолютных правоотношений о произошедшем отказе от собственности, если собственник, следуя требованиям абз. 1 ст. 236 ГК, отказался от собственности, «объявив об этом либо совершив другие действия, определенно свидетельствующие о его устранении от владения, пользования и распоряжения имуществом без намерения сохранить какие-либо права на это имущество»?
Отечественный законодатель такой смысл находит, не доводя его до сведения лиц, которые должны будут подчиняться предписаниям закона:
«Отказ от права собственности не влечет прекращения прав и обязанностей собственника в отношении соответствующего имущества до приобретения права собственности на него другим лицом» (абз. 2 ст. 236 ГК)
В литературе смысл указанной нормы пытаются объяснить следующим образом: «Последнее предложение [о прекращении права в момент приобретения права собственности на него другим лицом. – А.А.] особенно важно в связи с участившимися случаями оставления своих вещей, особенно животных, без передачи их другим лицам. В соответствии с ним собственники должны нести ответственность за вред, причиненный их безнадзорными вещами».
Однако объяснение неубедительно. Абсолютно неясно, чем указанная ответственность будет отличаться от деликтной, и с какой целью необходимо усложнять основание привлечения к ней.
Не было б несчастья, если бы данная норма толковалась ограничительно либо стала очередной мертворождённой нормой отечественного законодательства (что обычно и случается, если законодатель пытается привнести в жизнь что-то абсолютно ей чуждое). Однако в сфере недвижимости вокруг указанного предписания сложилась сложная административная процедура, которая поддерживается судебной практикой.
- Дважды столкнулось с особенностями изобретённого в России чуда ЗАО «Новая усадьба».
Общество обратилось в Арбитражный суд г. Москвы с просьбой признать незаконными решения Управления Федеральной службы государственной регистрации об отказе в государственной регистрации прекращения права собственности на объекты недвижимости. Управление отказало обществу, посчитав, что право собственности общества прекратится лишь в том случае, когда право на данные объекты приобретёт другое лицо. Соответственно, внесение в реестр сведений о прекращении права собственности «Новой усадьбы» на данные объекты не соответствовало бы действительности.
Спор окончательно разрешился постановлением АС Московского округа от 08.02.2017 по делу № А41-18306/2016. В нём суд выразил следующую правовую позицию:
«Отказ от права собственности не влечет прекращения прав и обязанностей собственника в отношении соответствующего имущества до приобретения права собственности на него другим лицом.
Таким образом, заявляя об отказе от права собственности, но не передавая в собственность иному лицу и при отсутствии регистрации имущества как бесхозяйной вещи, истец не лишается прав и обязанностей собственника в отношении этой вещи, то есть его права как собственника не прекращаются [курсив мой. – А.А.].
Запись о прекращении права собственности при таких обстоятельствах была бы недостоверной, так как права собственника при отсутствии иного собственника истец не утрачивает.
Поскольку, в силу абзаца 2 статьи 236 Гражданского кодекса Российской Федерации отказ от права собственности не влечет прекращения прав и обязанностей собственника в отношении соответствующего имущества до приобретения права собственности на него другим лицом, то Управление правомерно отказало во внесении записи о прекращении права собственности, а с заявлением о внесении в реестр сведений об отказе от права собственности заявитель не обращался»
- Как мантру суд повторил позицию в постановлении АС Московского округа от 16.03.2017 по делу № А41-18304/2016, добавив следующее:
«Таким образом, заявляя об отказе от права собственности, но не передавая в собственность иному лицу и при отсутствии регистрации имущества как бесхозяйной вещи, истец не лишается прав и обязанностей собственника в отношении этой вещи, т.е. его права как собственника не прекращаются.
Однако, как усматривается из имеющихся в деле доказательств, истец обратился в Росреестр с заявлением о прекращении права.
Запись о прекращении права собственности при таких обстоятельствах была бы недостоверной, так как права собственника при отсутствии иного собственника истец не утрачивает»
Описанная правовая позиция встречается и в более поздних судебных актах.
Таким образом, чтобы прекратить право собственности на объекты недвижимости, обществу следовало заявить об отказе от права собственности в орган местного самоуправления в порядке, предусмотренном п. 3 ст. 225 ГК и положениями Приказа Минэкономразвития России от 10.12.2015 № 931. В течение 15 дней с момента поступления такого заявления орган местного самоуправления должен подать в Росреестр заявление о принятии на учёт объекта недвижимого имущества путём внесения соответствующих сведений в ЕГРН. Спустя некоторое время соответствующая запись вносится в реестр. Недвижимость становится бесхозяйной.
Здесь, согласно противоречивой позиции суда, право собственности бы прекратилось. Такой взгляд можно списать на связанность суда громоздкой административной процедурой, которую последний поменять не в силе. На самом же деле абсолютно непринципиально, орган местного самоуправления или отказывающийся собственник подаст соответствующее заявление в Росреестр.
Плохо, что судейскую логику толкования статьи можно выкручивать и до максимума, что прямо следует из фразы «запись о прекращении права собственности при таких обстоятельствах была бы недостоверной, так как права собственника при отсутствии иного собственника истец не утрачивает».
Согласно подобному толкованию, собственник не утрачивает право на бесхозяйную вещь. Чтобы общество смогло своей автономной волей прекратить неугодное ей право, приходится проходить предусмотренную законом процедуру. Спустя год со дня постановки бесхозяйной недвижимой вещи на учёт орган, уполномоченный управлять муниципальным имуществом, может обратиться (а может и не обратиться) в суд с требованием о признании права муниципальной собственности на эту вещь. Суд признает (а может и не признать) право муниципальной собственности на вещь. Итак, по прошествии года, в течение которого добросовестный налогоплательщик будет продолжать уплачивать все соответствующие налоги, право собственности «Новой усадьбы» прекратится.
Подобное толкование обсуждаемой нормы абсурдно и проистекает из нежелания признавать отказ от права собственности в качестве сделки, не требующей восприятия. Оно порождает целую кучу неурядиц и необоснованных ограничений правомочия собственника на распоряжение своей вещью.
В лучшем случае, если регистрации вещи в качестве бесхозной становится достаточно для прекращения права собственности (что возможно лишь при телеологической редукции нормы, поскольку такое толкование противоречит грамматическому смыслу абз. 2 ст. 236 ГК), то отказавшегося от вещи собственника просто заставляют быть «собственником» вопреки принципу автономии воли. В худшем, при грамматическом толковании нормы абз. 2 ст. 236 ГК, – собственника заставляют в течение года оставаться собственником вещи, которой он решил распорядиться по своему усмотрению, в связи с чем он выплачивает налоги на имущество, которым обладать (возможно, именно из-за этого налога) не хочет, а бесхозяйная вещь сохраняет за собой собственника. Едва ли такое положение можно назвать приемлемым.
Более того, нежелание определять отказ от права собственности как сделку, не требующую восприятия, и связанное с ним толкование положений ГК ставит под вопрос и порядок реализации ряда административных процедур, например, в области учёта транспортных средств.
В соответствии с положениями постановления правительства от 12.08.1994 № 938 юридические и физические лица, за которыми зарегистрированы транспортные средства, обязаны снять транспортные средства с учёта в подразделениях Государственной инспекции или органах Гостехнадзора, в которых они зарегистрированы, в случае прекращения права собственности на транспортные средства в предусмотренном законодательством порядке. Получается, что формально снять автомобиль с учёта нельзя, поскольку право собственности-то на него не прекратилось.
Помимо прямого игнорирования положений абз. 2 ст. 236 ГК и изменения буквы закона полагаем, что есть два приемлемых выхода из сложившейся ситуации.
Дереликция. Первый вариант – толковать положения ГК по логике, предлагаемой, в частности, Ю.В. Сухановой:
«Бездействие субъекта (неиспользование права) не приводит к его [права. – А.А.] утрате. Однако длительная продолжительность такого состояния требует устранения неясности в отношении принадлежности права (и сопряженных с ним обязанностей), его дальнейшей юридической судьбы.
Для решения этой проблемы предлагается воспользоваться понятием derelictio (дереликция), понимая под ним оставление субъектом права без ясно выраженного волеизъявления. Такое состояние [дереликции. – А.А.] при наступлении определяемых законодателем сроков должно приводить к прекращению права. Установление этих преклюзивных (пресекательных) сроков существования конкретных видов прав необходимо для удовлетворения публично-правовых интересов, а также интересов частных лиц.
Последнее отличает дереликцию от отказа от права, который совершается только в интересах самого правомочного субъекта. Объединяет эти правовые категории юридический эффект и последствия – прекращение субъективного гражданского права, возможность восстановления такого права при определенных условиях», – пишет Ю.В. Суханова.
Применять положения абз. 2 ст. 236 ГК автор предлагает только к прекращению права собственности в результате отказа путём дереликции в понимаемом автором же смысле. «В качестве иллюстрации можно указать на возможность собственника затонувшего имущества поднять такое имущество с обязательным извещением об этом капитана ближайшего морского порта в течение одного года со дня, когда имущество затонуло (ст. 108 КТМ РФ). Если же такое имущество было поднято (в соответствии с п. 1 ст. 111 КТМ РФ), оно может быть истребовано его собственником (после возмещения понесенных в связи с этим расходов) лишь при условии, если с момента подъема затонувшего имущества прошел не более чем один год», – пишет Ю.В. Суханова.
Такой подход, однако, видится крайне вольным расхождением толкования с буквой закона, а также ставит вопрос о его соответствии ст. 35 Конституции, ограничивающей произвольное лишение лица его имущества. Хотя стоит заметить, что фактическое лишение лица имущества в интересах стабильности оборота косвенными (установление срока исковой давности, которая не лишает права, но отбирает защиту) или прямыми (установление приобретательной давности) мерами не чуждо закону.
Что касается приводимого Ю.В. Сухановой примера, то указанный срок обращения с требованием к лицу, поднявшему затонувшую вещь, является сроком для защиты права, а не пресекательным сроком, вследствие чего право собственности первоначального собственника не прекращается, лишь оставляя последнего без защиты по истечении года с момента подъема затонувшего имущества.
Телеологическая редукция нормы. Второй вариант (который кажется более приемлемым) – ограничительное толкование (телеологическая редукция) положений абз. 2 ст. 236 ГК.
Рассмотрим вариант такого толкования на примере одного из судебных дел.
- ФГАОУ ВО «Дальневосточный федеральный университет» обратился в суд с просьбой обязать Федеральное агентство по управлению государственным имуществом в Приморском крае принять в казну Российской Федерации объект недвижимости (аварийное общежитие) в связи с отказом университета от права оперативного управления.
Интересную позицию в данном деле высказал АС Дальневосточного округа в своем постановлении от 23.03.2018 по делу № А51-14941/2017. Помимо указания на то, что право оперативного управления может быть прекращено отказом от него, суд отметил следующее:
«При разрешении спора <…>, суды, отказывая в иске, посчитали достаточным наличие неисполненного университетом и министерством обязательства по проведению капитального ремонта в здании общежития (решение Ленинского районного суда города Владивостока по делу № 2-342/2017).
Вместе с тем в силу абзаца 2 статьи 236 ГК РФ отказ от права собственности не влечет прекращение прав и обязанностей собственника в отношении соответствующего имущества до приобретения права собственности на него другим лицом.
В данном случае, при наличии на то правовых оснований, возврат имущества в казну Российской Федерации не исключает возможности проведения капитального ремонта здания, притом, что вышеназванными судебными актами обязанность по финансированию капитального ремонта здания возложена на министерство, которое наряду с Росимуществом является распорядителем средств федерального бюджета»
- Схожей правовой позиции придерживался истец в деле № А60-33969/2018.
Однако позиция никак не повлияла на разрешение спора. Суд фактически истолковал положения абз. 2 ст. 236 ГК не в смысле определения момента прекращения вещного права приобретением этого права другим лицом, а указал, что норму можно воспринимать как констатацию необходимости выполнения в отношении вещи всех возложенных на лицо либо взятых им на себя добровольно публично- и частноправовых обязанностей, даже если собственник от неё отказался и прекратил своё право собственности. В данной ситуации публично-правовой обязанностью было проведение ремонта общежития.
Можно вообразить ситуацию, при которой собственник в рамках такого толкования был бы обязан обработать и разместить вещь в определённом месте, если именно для этого она была передана в собственность. Тогда отказ от права вообще не играет роли. Такое толкование более приемлемо. Оно не только исключает противное здравому смыслу понимание отказа от вещи как сделки, требующей восприятия, но и создаёт полезное и справедливое требование к собственнику, который не может сбросить с себя обязанности, возникшие в связи с ранее совершенными им действиями.
Таким образом, деление сделок на требующие и не требующие восприятия может быть крайне полезным в рамках дискуссии о моменте прекращения права собственности при отказе от него. Дискуссия даёт основания для ограничительного толкования абз. 2 ст. 236 ГК в целях справедливого и разумного применения нормы.
Юридически значимые сообщения
Принцип доставки. Как отмечалось ранее, вопрос о делении сделок на требующие и не требующие восприятия стал особенно актуальным в российской правовой доктрине после включения в ГК положений ст. 165.1, посвященной юридически значимым сообщениям. Роль нормы, обобщившей предыдущую судебную практику, определившей момент возникновения правовых последствий сообщений, с которыми закон или договор связывает наступление последствий, а также аккумулировавшей некоторые положения частных норм, разбросанных по кодексу, не стоит недооценивать. «На первый взгляд, кажется, что вопросы, связанные с доставкой сообщений (пусть и юридически значимых), мелковаты и неактуальны для научных исследований и серьезных обобщений судебной практики. Однако именно такие «мелочи» могут оказать существенное влияние на судьбу судебного спора», – замечает В.В. Витрянский.
Природа юридически значимых сообщений как юридических фактов и область применения положений рассматриваемой статьи вызывают в доктрине споры. Едва ли стоит говорить, что юридически значимые сообщения являются сделками. Разница в их природе ощущается как интуитивно, так и в юридической и неюридической природе при более пристальном взгляде. Юридически значимые сообщения служат в первую очередь цели установления коммуникации в рамках уже сложившихся отношений, они не ставят своей целью связать лиц социальными путами – скорее передать значимую для уже имеющихся пут информацию.
Имеются и юридико-догматические основания не признавать юридически значимые сообщения сделками. Сообщения обретают силу не в связи с волеизъявлением (хотя его содержат), что характерно для сделок, но в силу закона. Такая характеристика напрямую отвечает понятию сделкоподобных действий.
Л. Эннекцерус указывает: «Действия, подобные юридическим сделкам, это такие юридические действия, которые выражают духовный процесс, именно: содержат выражение воли или представлений. Правовые последствия наступают ex lege, а не ex voluntate». Таким же образом характеризуют природу юридически значимых сообщений К.И. Скловский и А.В. Егоров.
Обычно смысл выделения сделкоподобных действий в том, что к ним применяются отдельные положения о сделках с учётом особенностей. Российскому правопорядку пришлось идти по обратному пути – распространять положения о юридически значимых сообщениях на сделки. На это прямо указывает ВС в п. 66 постановления Пленума ВС № 25: «В юридически значимом сообщении может содержаться информация о сделке [курсив мой. – А.А.] (например, односторонний отказ от исполнения обязательства) и иная информация, имеющая правовое значение (например, уведомление должника о переходе права (ст. 385 ГК РФ)».
Это особенно важно, поскольку такое расширительное толкование позволяет заявить о признании Верховным Судом рассматриваемой нами классификации сделок в российском праве.
«1. Заявления, уведомления, извещения, требования или иные юридически значимые сообщения, с которыми закон или сделка связывает гражданско-правовые последствия для другого лица, влекут для этого лица такие последствия с момента доставки соответствующего сообщения ему или его представителю.
Сообщение считается доставленным и в тех случаях, если оно поступило лицу, которому оно направлено (адресату), но по обстоятельствам, зависящим от него, не было ему вручено или адресат не ознакомился с ним.
2.Правила пункта 1 настоящей статьи применяются, если иное не предусмотрено законом или условиями сделки либо не следует из обычая или из практики, установившейся во взаимоотношениях сторон» (ст. 165.1 ГК)
Данной нормой в российском праве закрепляется принцип доставки (его строгость или условность можно ставить под вопрос). Он значит ровно то, что указано в тексте статьи – эффект юридически значимого сообщения или сделки возникает в тот момент, когда оно или она доставлена (а не воспринята, что важно) лицу, к которому обращено.
Важно, что в целях стабильности оборота, предполагая разумность и добросовестность его участников, право не требует восприятия содержания волеизъявления или иного сообщения. Это прямо указано в тексте нормы и подтверждено позицией Верховного Суда в пп. 63 и п. 67 постановления Пленума ВС № 25: «Сообщения, доставленные по названным адресам [место жительства, место нахождения. – А.А.], считаются полученными, даже если соответствующее лицо фактически не проживает (не находится) по указанному адресу. <…> сообщение считается доставленным, если адресат уклонился от получения корреспонденции в отделении связи, в связи с чем она была возвращена по истечении срока хранения. <…> Если в юридически значимом сообщении содержится информация об односторонней сделке, то при невручении сообщения по обстоятельствам, зависящим от адресата, считается, что содержание сообщения было им воспринято, и сделка повлекла соответствующие последствия (например, договор считается расторгнутым вследствие одностороннего отказа от его исполнения)».
Принципу доставки традиционно противопоставляется принцип отправления (который может быть строгим или мягким). В такой ситуации все почтовые риски несёт получатель, а юридический эффект возникает в момент отправления.
Этот принцип ярко отражен в «правиле почтового ящика» (mailbox rule), определяющем момент вступления акцепта в силу в системах общего права. Правило полностью сформировалось двумя значимыми решениями по делам Adams v Lindsell и Henthorn v Fraser. Объясняется это в доктрине английского контрактного права тем, что отправленный акцепт переходит в руки агента оферента, а значит, нести риски за утерю сообщения почтовой организацией отправитель не должен. Примечательно, что акцепт, отправленный по телеграфу, считается отправленным только в момент его принятия другой стороной. Более того, принцип отправления применим только в отношении акцепта. Остальные же акты коммуникации создают юридические последствия только в момент их доставки. Так что говорить о последовательности англосаксов в данном вопросе нужно с осторожностью.
Выбор российского правопорядка в пользу принципа доставки видится абсолютно обоснованным.
Во-первых, как верно отмечает А.Г. Карапетов, принцип доставки «в полной мере соответствует самой природе односторонних сделок, требующих восприятия (в той части, в которой он применяется к таким сделкам)».
Во-вторых, данный принцип обоснован экономически и отвечает требованию эффективного распределения риска. Риск, по общему правилу, должен возлагаться на сторону, которой его проще нести и минимизировать, которая сможет рационально внести стоимость риска в цену договора.
Очевидно, что в рассматриваемых отношениях риск удобней нести стороне отправителя. Именно отправитель, включая в цену договора предполагаемые расходы, выбирает наиболее подходящий, на его взгляд, способ доставки сообщения, неся риски выбора неподходящего средства. Именно отправителю удобнее следить за процессом доставки сообщения, поскольку именно он, а не получатель, имеет правовую связь с лицом, осуществляющим доставку сообщения.
В-третьих, принцип доставки согласуется со сложившимися в отечественном правопорядке частными правилами определения момента возникновения правового эффекта юридически значимых сообщений и сделок, требующих восприятия, установленными до принятия общей нормы. В частности, согласно положениям ГК оферта и акцепт порождают правовые последствия с момента доставки.
На этом стоило бы закончить часть, посвященную юридически значимым сообщениям, режим которых распространён судом на односторонние сделки, как удачный пример реализации деления сделок на требующие и не требующие восприятия. Но, к сожалению, не всё так просто.
Принцип доставки и абз. 2 ст. 194 ГК. Дело в том, что до введения в ГК положений ст. 165.1 российская правовая система несла в себе корни принципа отправления.
«Письменные заявления и извещения, сданные в организацию связи до двадцати четырех часов последнего дня срока, считаются сделанными в срок» (абз. 2 ст. 194 ГК)
Цель указанной нормы – снять с отправителя риски отправления сообщений, влекущих юридические последствия, и переложить их на получателя. Независимо от того, что получатель ждет сообщение к определённому сроку, оно будет считаться доставленным (но не произведёт юридического эффекта), даже если придёт со значительным опозданием. Достаточно отправить его по почте в последний день срока.
Очевидно, что представленная фикция совершения сделки или отправки сообщения в рамках установленного для создания ими правового эффекта пресекательного (чаще всего) срока руководствуется логикой принципа отправления, противного природе сделок, требующих восприятия. Недостатки такого подхода в сравнении с принципом доставки мы отметили выше.
Казалось бы, в ходе закрепления в тексте кодекса положений, отражающих принцип доставки, необходимо было выстроить систему норм, дополняющих друг друга. По мнению А.Г. Карапетова, это должно было заключаться в исключении п. 2 ст. 194 ГК. Однако на деле мы имеем иную ситуацию.
Обсуждаемые нормы сосуществуют, формально не вступая в противоречие друг с другом. Как отмечается в письме Ростехнадзора, «сданное в установленный срок в организацию связи уведомление будет считаться надлежащим, при этом наступление последствий в связи с таким уведомлением возникнет в момент его доставки получателю». На деле же мы имеем ситуацию из басни Крылова.
Судебную практику по обсуждаемому вопросу нельзя назвать однородной. Приведем несколько примеров.
Судебная практика. Можно обнаружить интересный пласт практики по вопросу о том, считается ли бенефициар реализовавшим своё право по направлению требования о выплате по независимой гарантии в установленный срок, если он сдал его в отделение связи в пределах установленного срока, но дошло оно уже после истечения последнего.
В соответствии п. 2 ст. 374 ГК требование бенефициара должно быть представлено гаранту до окончания срока действия независимой гарантии. Согласно позиции ВАС, выраженной в постановлении Президиума от 24.06.2014 № 3853/14, в предмет доказывания по делу по иску бенефициара к гаранту входит проверка судом соблюдения истцом порядка предъявления требований по банковской гарантии с приложением указанных в гарантии документов и указанием на нарушение принципалом основного обязательства.
Суды, следуя позиции Верховного Суда, заложенной в определении от 12.10.2015 № 305-ЭС15-8885, признают, что положения п. 2 ст. 374 ГК необходимо толковать, сочетая разнонаправленные нормы ст. 165.1 и 194 ГК, – бенефициар считается направившим требование в срок, если он сдал его в отделение связи в пределах установленного в гарантии срока. Однако Верховный Суд в определении прямо не высказывался о необходимости сочетать указанные нормы. Разберем позицию Суда подробнее.
До Коллегии по экономическим спорам дошло дело по иску Федерального агентства морского и речного транспорта к ОАО «Международный банк Санкт-Петербурга». Росморречфлот обратился в суд с требованием о взыскании с банка суммы банковской гарантии, выданной им в обеспечение исполнения принципала. Ответчик ссылался на то, что требование поступило к нему за пределами срока действия гарантии. При этом отправлено требование было до окончания гарантии, но дошло за пределами выделенного срока.
Отменяя акты нижестоящих судов, отказавших истцу в удовлетворении требований на основании заявленного ответчиком возражения, Верховный Суд указал следующее:
«Содержащаяся в п. 1 ст. 374 ГК РФ и вменяемая бенефициару обязанность «представления» банковской гарантии до окончания срока, на который она выдана, допускала неоднозначное толкование и как обязанность «направить» гарантию до указанного срока и как обязанность «обеспечить получение» ее бенефициаром до истечения срока.
Поскольку статья 165.1 Гражданского кодекса Российской Федерации, разъясняющая порядок и последствия совершения одним лицом действий по доставке юридически значимых сообщений, с которыми закон или сделка связывает гражданско-правовые последствия для другого лица, вступила в действие с 01.09.2013, основания использовать эти разъяснения для толкования банковской гарантии, выданной 28.05.2012, отсутствуют. Поэтому ссылку судов нижестоящих инстанций на названную норму для толкования спорного положения банковской гарантии судебная коллегия считает ошибочной»
Далее суд, не делая выводов относительно системного толкования ст. 165.1 и 194 ГК, толкует спорное положение договора, определяющее порядок направления требования по гарантии, contra proferentem, обращая внимание, что спорное положение в договор внёс гарант. На основании сказанного ВС решает спор в пользу истца, основываясь на толковании договора, а не на положениях закона.
Тем не менее обстоятельства дела и точная формулировка решения не смущают нижестоящие суды, которые констатируют общее правило толкования рассматриваемых норм.
Например, АС Московского округа в своем постановлении от 04.10.2017 по делу № А40-158221/2015 указывает:
«Отклоняя довод ответчика о получении требования истца по банковской гарантии по почте после истечения срока действия банковской гарантии суд первой инстанции правильно сослался на правовую позицию Верховного Суда Российской Федерации, изложенную в Определение Верховного Суда Российской Федерации от 12.10.2015 № 305-ЭС15-8885, согласно которой датой «представления» требования следует считать именно дату направления требования, а не дату его получения гарантом [курсив мой. – А.А.].
Поскольку в соответствии со ст. 194 ГК требование о выплате по банковской гарантии и приложенные к нему документы истец направил в адрес ответчика ценным письмом с описью вложения 28.11.2014, то есть до истечения последнего дня срока действия банковской гарантии – 30.11.2014, довод ответчика о неправильном применении судами положений ст. 165.1 ГК подлежит отклонению судом кассационной инстанции, как основанный на ошибочном и избирательном понимании норм материального права»
Аналогичную позицию высказывают суды и в других подобных делах, расширительно толкуя определение Верховного Суда.
Окончательно позиция была генерализована ВС в п. 4 «Обзора судебной практики разрешения споров, связанных с применением законодательства о независимой гарантии» (утв. Президиумом ВС 05.06.2019):
«Требование о платеже по независимой гарантии считается представленным своевременно, если оно направлено гаранту в пределах срока действия гарантии и условиями независимой гарантии не предусмотрено иное (например, что момент предъявления требования определяется исходя из момента его доставки гаранту).
Положения п. 1 ст. 165.1 ГК РФ, согласно которым гражданско-правовые последствия возникают с момента доставки юридически значимых сообщений либо с момента, когда они считаются доставленными, означают, что именно этими моментами определяется начало течения срока, отведенного гаранту п. 2 ст. 375 ГК РФ на рассмотрение требования бенефициара»
Таким образом, применительно к порядку предъявления требования по банковской гарантии Верховный Суд разрешил конфликт п. 1 ст. 165.1 ГК и п. 2 ст. 194 ГК следующим образом: бенефициар считается направившим требование в срок, если сдал его в отделение связи в пределах срока действия гарантии (п. 2 ст. 194 ГК), но правовой эффект такого требования возникнет лишь после получения / реализации фикции получения гарантом требования (ст. 165.1 ГК).
Мы полагаем, что решение стало предметом компромисса, учитывающего, что российские банки часто недобросовестно отказываются выплачивать бенефициарам денежную сумму по независимой гарантии со ссылкой на формальные основания.
Практика судов по вопросу соотношения п. 2 ст. 194 и ст. 165.1 ГК при рассмотрении дел об оспаривании решений государственных органов отличается противоположным подходом.
- Так, ОАО «Строительное управление Дальневосточного военного округа» обратилось в суд с требованием о признании незаконным решения Управления федеральной службы государственной регистрации, кадастра и картографии по Сахалинской области об отказе в государственной регистрации права.
Постановлением от 11.08.2015 по делу № А59-4906/2014 АС Дальневосточного округа констатировал: «Доводы заявителя жалобы сводятся к тому, что из системного толкования положений ст. 194 ГК РФ, ст. 19 Федерального закона от 21.07.1997 № 122-ФЗ “О государственной регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним” следует, что заявление как о приостановлении государственной регистрации, так и об отказе в совершении государственной регистрации может быть подано в регистрирующий орган до двадцати четырех часов последнего дня исчисляемого срока посредством почтового отправления, с описью вложения и уведомлением о вручении».
Однако суд отверг описанную позицию, основываясь на том, что «согласно ч. 1 ст. 194 ГК РФ, если срок установлен для совершения какого-либо действия, оно может быть выполнено до двадцати четырех часов последнего дня срока». Вместе с тем, «если это действие должно быть совершено в организации, то срок истекает в тот час, когда в этой организации по установленным правилам прекращаются соответствующие операции». Следовательно, отметил суд, соответствующие документы должны были быть предоставлены в Росреестр к указанному им сроку, а фикция абз. 2 ст. 194 ГК здесь неприменима.
- Схожую позицию высказал и Суд по интеллектуальным правам в постановлении от 14.05.2014 по делу № А40-58824/2013.
Суд отказал в удовлетворении заявления ООО «Сибирская проектно-инжиниринговая компания» о признании незаконным решений Роспатента по досрочному прекращению действия патента на изобретение и по отказу в удовлетворении ходатайства о восстановлении действия патента на изобретение.
Согласно ст. 1399 ГК, действие патента на изобретение прекращается досрочно в случае неуплаты в установленный срок патентной пошлины за поддержание патента в силе. В таком случае действие патента может быть восстановлено по ходатайству лица, которому принадлежал патент, в течение трёх лет со дня истечения срока уплаты патентной пошлины, но до истечения предусмотренного кодексом срока действия патента (ст. 1400 ГК). По указанному основанию патент истца был досрочно прекращён.
Опуская детали, стоит заметить, что общество отправило в Роспатент платёжное поручение, подтверждающее оплату пошлины, в последний день отведённого на это трёхлетнего срока. Письмо дошло до Роспатента за пределами указанной временной границы, на основании чего Роспатент отказал в восстановлении действия патента. Арбитражный суд указал следующее:
«Довод заявителя о том, что данные ходатайства и копия платежного документа были направлены им в Роспатент посредством почтовой связи 15.05.2009 в связи с чем, согласно п. 2 ст. 194 ГК РФ, срок подачи ходатайства на поддержание в силе действия патента заявителем не пропущен, является необоснованным ввиду следующего.
Указанная норма ГК РФ регулирует общее исчисление сроков, при этом процедура поддержания патента на промышленный образец в силе и уплата соответствующей пошлины регулируется п. 2 ст. 1249 ГК РФ и Положением о пошлинах.
Представленные заявителем документы, а именно, почтовая квитанция № 98549 от 15.05.2009 и уведомление от 20.05.2009, не подтверждают представление в Роспатент указанных документов, поскольку свидетельствуют лишь о направлении по почте»
При этом важно отметить, что согласно пп. «л» п. 1 Положения о пошлинах, на который ссылается суд, подтверждение уплаты пошлины «предоставляется» не позднее указанного в Положении срока. В связи с этим говорить, что данный акт устанавливает специальное правило по сравнению с п. 2 ст. 194 ГК, едва ли возможно.
Таким образом, мы видим, что имеющаяся коллизия смыслов и целей предписаний ст. 165.1 и п. 2 ст. 194 ГК вызывает самую разнообразную реакцию в судебной практике.
Повторимся, кажущаяся совместимость рассматриваемых норм иллюзорна. В их основу положены противоположные принципы. Логике же сделок, требующих восприятия, соответствует только один принцип – доставки. Вместе с тем положения п. 2 ст. 194 ГК необоснованно устанавливают фикцию совершения просрочившим лицом действия в пределах пресекательного срока, который устанавливается именно для определения последней возможной временной точки возникновения эффекта сделки или сообщения.
Кажется справедливым утверждение, что «сроки на совершение тех или иных извещений устанавливаются законом или условиями сделки обычно во имя обеспечения правовой определенности и нацелены на защиту разумных ожиданий в первую очередь получателя».
Видится, что разрешение противоречия заключается в ограничительном толковании положений п. 2 ст. 194 ГК, посредством распространения его лишь на отношения:
– в области процессуального права, в частности, в отношении исковой давности, что обоснованно допускается судебной практикой с учётом специфики процессуальных правоотношений;
– в области защиты прав потребителей, принимая во внимание роль слабой стороны в отношениях, что также подтверждается позицией судов;
– в иных отношениях, обладающих определённой спецификой, но только в случаях, прямо предусмотренных законом при наличии чётких политико-правовых оснований.
Таким образом, деление сделок на требующие и не требующие восприятия, понимание их правовой природы и их связи с иными институтами гражданского права позволяет решить проблему соотношения положений ст. 165.1 и п. 2 ст. 194 ГК обоснованием необходимости ограничительного толкования последней.
Анализируемая нами классификация и её основания также дают более полное понимание природы юридически значимых сообщений и ряда односторонних сделок в конкретных отношениях.
Исследовательские вопросы
Настоящая статья ни в коем случае не позиционируется автором как исследование законченное и исчерпывающее проблему деления сделок на требующие и не требующие восприятия. Напротив, настоящей статьёй мы хотели бы пригласить иных авторов к обсуждению проблемы, концептуальной критике выдвинутых интуиций и развитию идей, которые могли показаться читателю интересными и заслуживающими внимания.
В связи с этим полагаем возможным выдвинуть ряд проблем / вопросов / направлений для рассуждений, так или иначе связанных с делением сделок на требующие и не требующие восприятия:
1.Какие политико-правовые доводы необходимо учитывать для отнесения той или иной сделки к требующей или не требующей восприятия? Какие черты субъекта и объекта порождаемых правоотношений должны приниматься во внимание для отнесения сделки к той или иной категории? Например, должно ли учитываться, улучшает или ухудшает сделка положение адресата (см. пример с изменением процента по вкладам в первой части работы)?
2.Свободны ли стороны того или иного соглашения в изменении момента произведения сделкой правового эффекта? Иными словами, могут ли стороны своим соглашением переквалифицировать сделку, которая признаётся законом не требующей восприятия, в сделку, требующую восприятия? Будет ли такое соглашение иметь чисто обязательственный эффект?
3.В связи со вторым вопросом – свободны ли стороны соглашения в установлении / отмене фикции восприятии волеизъявления? Иными словами, могут ли и в каких пределах стороны своим соглашением признать, что адресат односторонней сделки считается воспринявшим её независимо от реального восприятия?
Например, в определении Конституционного Суда от 20.12.2001 № 264-О отмечается: «В соответствии с обычаями делового оборота в банковской системе одним из способов извещения клиентов является вывешивание банком сообщений на информационных стендах. Такие сложившиеся обычаи не противоречат действующему законодательству и не затрагивают конституционных прав граждан-вкладчиков». Возникает вопрос: есть ли границы у такого обычая делового оборота при уведомлении клиентов банка?
4.Связано ли деление сделок на требующие восприятия и не требующие восприятия с иными классификациями сделок?
5.Наконец, кажется полезной систематизация сделок в различных подотраслях гражданского права на сделки, требующие и не требующие восприятия, с учётом не только догматических, но и чётко артикулированных политико-правовых доводов.
Заключение
Подводя итог, необходимо суммировать некоторые выводы.
Классификация сделок, требующих и не требующих восприятия, оставшаяся не у дел в российской правовой доктрине, имеет глубокие корни в теории сделок. Она предполагает, что волеизъявление, лежащее в основе любой сделки, имеет определённые стадии своего существования. Наиболее важными из предложенных трёх являются ступень совершения сделки, когда волеизъявление было произведено, и момент, когда волеизъявление повлекло за собой правовые последствия.
В сделках, требующих восприятия, эти ступени разводятся во времени. Обратная ситуация в сделках, не требующих восприятия, – совершение и возникновение правового эффекта происходят одновременно.
При этом требование государственной регистрации изменения правоотношения или самой сделки не мешает, например, отказу от права собственности на недвижимое имущество считаться сделкой, не требующей восприятия, поскольку такая регистрация не направлена на уведомление конкретных адресатов, принимающих волеизъявление. Иное определение природы отказа от права собственности противоречит логике классификации, не обосновано ни экономически, ни юридически, приводит к неоднозначным последствиям, что чётко выражено в сложившейся по данному вопросу судебной практике. Таким образом, в целях выхода из предложенного законодателем тупика необходимо ограничительно толковать положения абз. 2 ст. 236 ГК.
Что же касается юридически значимых сообщений, правила о которых были распространены судом и на односторонние сделки, то именно с их включением в текст ГК тема сделок, требующих и не требующих восприятия, приобрела определённый интерес.
Следуя логике сделок, требующих восприятия, законодатель кладёт в основу соответствующих положений принцип доставки, согласно которому сообщение порождает правовые последствия только при доставке его адресату. Коллизия же логик ст. 165.1 и п. 2 ст. 194 ГК, негативно влияющая на судебную практику, может быть преодолена ограничительным толкованием положений ст. 194 ГК, распространяя предписания только на строго оговорённые законом случаи, в частности, на процессуальные действия, юридически значимые сообщения потребителей и т.п.
Таким образом, казавшаяся изначально чисто догматической конструкция наполняется практическим смыслом. При этом классификация аккуратно вплетается в систему известных правовых институтов, занимая свое место в пандектном шкафу, который предстоит заполнять и дальше.