Настоящая работа посвящена критическому анализу новеллы абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, введённой Федеральным законом от 14.07.2022 № 310-ФЗ «О внесении изменений в Семейный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации» (далее – ФЗ № 310). Устанавливаются основания разграничения п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ и их соотношение со ст. 173.1, 301–302 ГК. Анализируются базовые интенции составителей СК РФ, рассматриваются аргументация и сфера применения постановления КС РФ от 13.07.2021 № 35-П «По делу о проверке конституционности пункта 1 статьи 302 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобой гражданина Е.В. Мокеева» (далее – Постанолвение № 35-П). Реконструируется история принятия ФЗ № 310 в контексте эволюции вероятных целей и мотивов законодателя от первого ко второму и третьему чтениям, после чего даётся оценка новой редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ. По результатам проведённого исследования предлагаются направления для решения основных проблемных вопросов de lege ferenda.

Введение

Иски супругов – участников совместной собственности, чьи права не внесены в ЕГРН, о возврате объектов недвижимости, отчуждённых одним из супругов без согласия другого, от контрагентов по сделке и последующих приобретателей уже много лет остаются одной из наиболее острых тем российского права.

При этом обсуждение данной проблематики очень часто выходит на глобальные вопросы обоснованности и оправданности существующего правового режима супружеской общности, сравнения отечественного регулирования с зарубежным опытом, в результате чего правовой анализ текущей ситуации смешивается с аргументами de lege ferenda, практическое воплощение которых невозможно без коренного реформирования действующего законодательства.

Абстрагируясь от далеко идущих импликаций неудовлетворённости существующим регулированием и рассматривая отечественный режим супружеской общности в его актуальном состоянии, мы можем выделить два аспекта обсуждаемой темы:

1) значение добросовестности приобретателя супружеского имущества – стороны сделки с одним из супругов – для целей оспаривания данной сделки по правилам абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ;

2) значение добросовестности приобретателя супружеского имущества – стороны сделки с третьим лицом, которое ранее приобрело это имущество у одного из супругов без согласия другого, для целей истребования этого имущества согласно ст. 301–302 ГК.

13.07.2021 было опубликовано Постановление № 35-П, в котором обсуждались различные подходы действующего регулирования и состояние судебной практики как по первому, так и по второму аспекту обозначенной темы. Ряд норм ввиду противоречивой текущей судебной практики получил конформное российской правовой системе толкование.

01.09.2022 вступил в силу ФЗ № 310, совершивший масштабный переворот в рамках первого измерения поставленной темы, обусловив возможность успешного оспаривания сделки с особыми видами супружеского имущества по абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ установленной недобросовестностью контрагента.

Настоящая работа посвящена критическому анализу данной новеллы. Однако, прежде чем приступить к нему, требуется рассмотреть ряд подготовительных вопросов. Прежде всего необходимо установить основания разграничения п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ и их соотношение со ст. 173.1, 301–302 ГК. Для этого мы проанализируем базовые интенции составителей СК РФ (раздел 1 настоящей работы), затем рассмотрим аргументацию и сферу применения Постановления № 35-П (раздел 2 настоящей работы). Далее мы изучим историю принятия ФЗ № 310 для реконструкции эволюции вероятных целей и мотивов законодателя от первого ко второму и третьему чтениям, после чего сможем дать оценку новой редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ (раздел 3 настоящей работы). По результатам проведённого исследования будут предложены направления для решения основных проблемных вопросов de lege ferenda (раздел 4 настоящей работы). В заключении мы подведем промежуточные итоги и обобщим ключевые выводы.

1. Анализ литературы и судебной практики до принятия Постановления № 35-П и ФЗ № 310

Пункт 1 ст. 35 СК РФ устанавливает, что владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов осуществляются по обоюдному согласию супругов.

Указанное согласие, однако, по-разному конструируется применительно к правомочию распоряжения каждого супруга в отношении супружеской собственности в зависимости от разновидности и значения объекта распоряжения для семейной общности.

Так, п. 2 ст. 35 СК РФ устанавливает два общих правила. Первое из них заключается в том, что при совершении одним из супругов сделки по распоряжению общим имуществом предполагается, что он действует с согласия другого супруга (презумпция согласия, абз. 1). Второе правило, как будет показано ниже, вытекает из указанной презумпции и устанавливает защиту добросовестного контрагента, который не знал и не должен был знать о несогласии другого супруга на сделку, при оспаривании этим супругом сделки по отчуждению имущества из состава супружеской собственности (абз. 2).

В п. 3 ст. 35 СК РФ были оговорены специальные правила для совершения сделок по распоряжению недвижимостью; сделок, требующих нотариального удостоверения; сделок, требующих регистрации в установленном законом порядке. Во-первых, такие сделки требовали нотариально удостоверенного согласия другого супруга, т.е., в отличие от правила п. 2 ст. 35 СК РФ, согласие на их совершение не только не предполагалось, но и требовало облечения в квалифицированную форму. Во-вторых, при неполучении такого согласия пострадавший супруг мог оспорить совершённую сделку в соответствии с абз. 2 п. 3, который не упоминал в числе необходимых условий для признания сделки недействительной недобросовестность контрагента. Из этого следовало, что между защитой супруга, чьё согласие на сделку с особым имуществом не было получено, и защитой добросовестного контрагента законодатель в ограниченном перечне случаев выбрал первого, а не последнего.

Важно напомнить исторический контекст формирования комментируемых правил. СК РФ был принят в 1995 году. В этот период параллельно рассматривалась и принималась часть 2 ГК, в которой законодатель должен был установить требования к форме основных договорных типов. Действовавший тогда ГК РСФСР 1964 года устанавливал обязательную нотариальную форму для некоторых сделок, в частности для договоров купли-продажи жилых домов (частей жилых домов), находящихся в городе, рабочем, курортном или дачном посёлке, если хотя бы одной из его сторон является гражданин (абз. 1 ст. 239). Только через два с лишним года был принят Федеральный закон от 08.02.1998 № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью», и ещё много лет должно было пройти до введения в 2009 году обязательной нотариальной формы для сделок по распоряжению долями в обществах с ограниченной ответственностью (далее – ООО). Единая регистрационная система для объектов недвижимости была введена в России только в 1998 году, а полноценный оборот земельных участков стал возможен лишь ещё позже – с принятием Земельного кодекса РФ от 25.10.2001 № 136-ФЗ и введением в действие гл. 17 ГК о вещных правах на землю.

Уже из этой самой общей ретроспективы видно, что авторы ст. 35 СК РФ могли лишь предвосхитить формировавшийся параллельно с их работой и впоследствии в течение многих лет правовой режим оборота отдельных объектов гражданских прав, в связи с чем действовали осторожно, сразу зарезервировав особые правила для сделок с супружеской недвижимостью (значение которой, как показано ниже, хорошо было известно ещё советской доктрине и практике), а в отношении остальных объектов ограничились отсылкой к случаям установления законом обязательной нотариальной формы или регистрации сделок с ними. Аккуратность и мудрость составителей можно обнаружить даже в обращении с термином «регистрация», который был употреблён без приставки «государственная». Тем самым оригинальная норма могла бы объять, например, окончательно сформировавшийся много позже правовой режим оборота акций, сделки с которыми в настоящее время требуют обращения к частным регистраторам – реестродержателям и депозитариям (представляется, что такое эволютивное толкование было возможно, несмотря на то что регистрации (учёту) подлежат права на акции, а не сделки с ними). Эту формулировку, в частности, не учли последующие реформаторы ст. 35 СК РФ, абз. 1 п. 3 которой после принятия Федерального закона от 29.12.2015 № 391-ФЗ упоминает только о «государственной регистрации». В результате сложилось трудно объяснимое (не отрефлексированное доктриной и судебной практикой) правило, в силу которого сделки с долями в ООО требуют нотариального согласия супруга, а сделки с акциями акционерного общества (далее – АО) – нет.

Мотивы исторического законодателя проясняет комментарий составителей действующего СК РФ. Пункт 2 ст. 35 СК РФ ясно противопоставляется п. 3 той же статьи. Общее правило заключается в том, что при отчуждении супружеской собственности применяется презумпция согласия другого супруга на совершение сделки, в связи с чем специальное предоставление такого согласия не требуется. Данное правило обусловлено как интересами самих супругов (возможностью оперативной продажи или совершения иных сделок по поводу своего имущества), так и интересами стабильного и беспрепятственного гражданского оборота, в связи с чем сделка с добросовестным контрагентом подлежит защите от оспаривания.

В советской литературе на необходимость защиты оборота от оспаривания сделок с супружеским имуществом обращала внимание ещё М.В. Зимелева:

«С практической точки зрения требование об обязательном участии обоих супругов в отчуждении общих вещей было бы связано с очень большими неудобствами. Признание недействительной купли-продажи любой вещи, продавец которой совершил сделку один, состоя в то же время в браке, могло бы представить очень серьезную угрозу для оборота между гражданами. Каждый покупатель должен был бы либо производить проверку семейного положения продавца и требовать подтверждения согласия другого супруга, либо быть готовым к тому, что сделка будет признана недействительной и вещь будет у него отобрана в случае протеста другого супруга. Принимая во внимание, что совместная собственность супругов представляет массовое явление, обеспечение интересов оборота является весьма веским аргументом в пользу признания действительности отчуждения общей вещи, совершенного одним из супругов»

В то же время из приведённого правила М.В. Зимелева допускала два исключения. Во-первых, по её мнению, защита добросовестного приобретателя не требуется в случаях безвозмездного отчуждения семейной собственности, так что сделка может быть оспорена, а вещь – истребована, и интересы оборота от этого не нарушаются. Во-вторых, особое внимание должно быть уделено сделкам с принадлежащими супругам домовладениями, поскольку последние составляет материальную основу существования семейной общности. М.В. Зимелева критиковала современную ей нотариальную практику необходимости истребования письменного согласия другого супруга для удостоверения всякой сделки по отчуждению жилого помещения как не основанную на законе (который в то время был предельно лапидарным на сей счёт), но при этом допускала установление особого порядка отчуждения жилых помещений из состава супружеской собственности на законодательном уровне.

Необходимость защиты гражданского оборота в лице добросовестных приобретателей супружеского имущества также поддерживал К.А. Граве:

«Было бы совершенно неразумно требовать, чтобы третье лицо, приобретающее такую вещь, было обязано удостовериться в наличии согласия другого супруга под страхом признания отчуждения недействительным. Подобное требование не только поставило бы оборот в очень тяжелое положение, внесло бы в него элемент неустойчивости и неуверенности, но практически в большинстве случаев было бы и неосуществимо. Разумеется, что в тех случаях, когда третьему лицу было известно или по всей обстановке должно было быть известно о наличии брака и об отсутствии согласия другого супруга или даже о наличии его возражений против данной сделки, оно не должно ссылаться на такую презумпцию в целях признания действительности сделки»

Но и К.А. Граве допускал исключения из данного общего правила «в зависимости как от особенностей той или иной конкретной сделки, так и от возможных особенностей условий, на которых эти сделки совершаются». Особенно учёный выделял сделки по отчуждению предметов домашней обстановки, распродажу семейного имущества за бесценок, а также подчёркивал распространённую нотариальную практику, поддержанную на уровне руководящей Инструкции Министерства юстиции РСФСР, о необходимости представления письменного согласия другого супруга для удостоверения сделки по отчуждению супружеского жилого дома.

Судебная практика применения п. 2 ст. 35 СК РФ складывается в основном в пользу оборота. В силу презумпции согласия супруга на отчуждение другим супругом движимого имущества потерпевший супруг должен не только доказать осведомлённость контрагента о состоянии брака отчуждателя, но и привести конкретные доказательства, подтверждающие знание приобретателя имущества об отсутствии согласия на совершение сделки со стороны потерпевшего супруга. Последний элемент предмета доказывания выполнить практически невозможно, поскольку в большинстве случаев сделка совершается не вопреки активным возражениям другого супруга, а втайне от него, так что потерпевший супруг узнаёт об уже состоявшемся отчуждении постфактум. В свою очередь, суды не вменяют добросовестному приобретателю обязанность по выяснению согласия другого супруга на совершение сделки, поскольку такое согласие предполагается.

Напротив, для сделок, описанных в п. 3 ст. 35 СК РФ, презумпция согласия другого супруга не применяется, а интересы оборота отходят на второй план. Договоры, для которых закон устанавливает требование нотариальной формы, или которые требуют государственной регистрации, или переход прав по которым требует государственной регистрации, не относятся к регулярным сделкам, которые супруги рутинно совершают в своей ежедневной деятельности. То же применимо и для большинства их контрагентов (за исключением риелторских, брокерских и т.п. посредников, которые являются профессиональными участниками оборота). Особого упоминания в п. 3 ст. 35 СК РФ исторически были удостоены объекты недвижимости. Трудно переоценить значение такой сделки для большей части семей, поскольку отчуждаемое жилое помещение чаще всего является единственным и составляет материальную основу их жизнедеятельности. Есть основания полагать, что в целях защиты права собственности потерпевшего супруга (а также права пользования несовершеннолетних детей) законодатель намеренно допустил оспаривание такой сделки независимо от добросовестности другой её стороны – приобретателя имущества.

Общую идею, заложенную составителями п. 3 ст. 35 СК РФ, ёмко описывает А.В. Антокольская:

«Поскольку существуют сделки, представляющие столь существенное значение для семьи, что в отношении них рассмотренные выше правила (о защите добросовестного контрагента. – М.Л.) непригодны, семейное законодательство предусматривает исключения из правила, установленного ГК. В ряде случаев интересы супруга, не участвующего в совершении сделки, нуждаются в дополнительной защите. Речь идет о сделках по распоряжению недвижимым имуществом и сделках, требующих нотариального удостоверения. Сделки с недвижимостью – прежде всего сделки по распоряжению общим жилищем супругов. Ущерб, причиненный семье совершением такой сделки без согласия второго супруга, трудно переоценить»

По мнению П.В. Крашенинникова, «рассматриваемая норма послужит защитой семьи от необдуманных решений нерадивых супругов». На явно выраженную законодателем волю по упрощению процедуры оспаривания сделок по абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ указывают также А.Ф. Пьянкова, М.Н. Попов и С.Ю. Чашкова. Аналогичные соображения находим у А.В. Слепаковой и Е.А. Чефрановой:

«Эта норма (абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ. – М.Л.), рассчитанная на регулирование отношений в условиях нестабильности брака, направлена на защиту интересов супруга, не участвующего в сделке, от злоупотреблений со стороны другого супруга при совершении сделок в отношении особо значимого, а порой и жизненно важного для семьи имущества, в первую очередь – жилища и иной недвижимости. Данное правило препятствует бесконтрольному распоряжению одним из супругов совместно нажитым имуществом»

Специальный порядок отчуждения одним из супругов особо важного имущества для семьи (прежде всего жилого помещения) можно встретить во многих зарубежных правовых системах – даже в тех, где действует т.н. «режим отложенной общности», когда до прекращения брака все совместно нажитое имущество формально рассматривается как личное имущество каждого супруга, на имя которого оно было приобретено.

Например, в Швейцарии один супруг может отчуждать жилище семьи только при наличии прямо выраженного согласия другого супруга. Аналогичный порядок установлен в Германии в отношении любых распоряжений «одного из супругов, которые могут представлять опасность для материальных основ совместной брачной жизни, могут лишить семью основ её существования».

Между тем отечественная литература даёт противоречивые сведения по вопросу предоставления в Германии добросовестному приобретателю имущества из отложенной супружеской общности защиты против оспаривания сделки, совершённой в отсутствие согласия одного из супругов. По материалам германской литературы и судебной практики, которые приводит У.Б. Филатова, «добросовестный приобретатель по такой сделке не приобретает право собственности, поскольку цель запрета распоряжения совместной собственностью супругов – защита материального благополучия семьи». То же мнение находим у Е.В. Ерохиной. Напротив, Р.С. Бевзенко утверждает, что, «разумеется, тот контрагент, который не знал о необходимости получения согласия, будет защищён».

Отмеченные противоречия в толковании возникают вокруг абз. 1§ 1365 Германского гражданского уложения (далее – ГГУ), согласно которому супруг может принять на себя обязательство, распорядившись своим имуществом в целом, только с согласия другого супруга. Если он принял на себя обязательство без согласия другого супруга, то исполнить это обязательство он может только с его согласия. Обращение к немецким источникам показывает значительное расхождение литературы по вопросу о необходимости доказывания недобросовестности контрагента для целей успешного оспаривания сделки. Часть литературы исходит из приоритета защиты семейной общности и её материальной основы, другая часть стоит на идее защиты оборота. Встречаются и компромиссные предложения о защите добросовестного контрагента при возмездном приобретении и игнорировании добросовестности в случае безвозмездной сделки. Судебная практика по данному вопросу также испытывает колебания, но можно заметить, что господствующая её позиция всё же исходит из идеи защиты добросовестного контрагента, за исключением приобретения по безвозмездной сделке. Другой немаловажный аспект заключается в том, что реквизит недобросовестности предполагает не привычное российскому юристу «знал или должен был знать об отсутствии необходимого согласия другого супруга», а «знал или должен был знать о том, что объект сделки является всей или почти всей собственностью супруга-отчуждателя». Данное различие во многом обусловлено режимом отложенной общности, действующим в Германии, поскольку до прекращения брака каждый супруг признаётся индивидуальным собственником всех вещей, приобретённых на его имя, и при оспаривании сделки потерпевший супруг защищает не только материальную основу семейной общности, но и своё будущее право на выравнивающую компенсацию в случае прекращения брака. Однако целевая направленность такого смещения акцентов в оценке добросовестности контрагента вполне близка и российскому режиму совместной собственности супругов – защитить материальную основу семьи.

Для оценки обсуждаемых правил с современных позиций важно учитывать, что составители ст. 35 СК РФ обсуждали при её проектировании в том числе зарубежный опыт. Комментарий разработчиков СК РФ приводит ссылки не только на §1365 ГГУ, но и на ст. 215 Французского гражданского кодекса (далее – ФГК), согласно абз. 3 которой супруги не вправе без взаимного согласия распоряжаться правами ни на жильё семьи, ни на имеющиеся в нём предметы домашней обстановки. Тот из супругов, который не давал своего согласия на заключение сделки, вправе требовать признания её недействительной.

В развитие приведённой нормы современная ст. 1424 ФГК (в ред. Закона № 2008-776 от 04.08.2008) гласит, что супруги не имеют права, действуя отдельно друг от друга, отчуждать или обременять вещными правами недвижимое имущество, коммерческие комплексы и хозяйства, входящие в состав общности, равно как и права долевого участия в товариществе, не подлежащие передаче, а также движимое имущество в вещественной форме, отчуждение которого подлежит преданию гласности. Они не могут, действуя отдельно друг от друга, получать денежные средства, вытекающие из таких сделок. Равным образом они не могут друг без друга передавать общее имущество по фидуциарному договору. Согласно абз. 1 ст. 1427 ФГК, если один из супругов превысил свои полномочия в отношении общего имущества, другой супруг вправе требовать признания сделки недействительной, если только он её не одобрил. Иными словами, во французском праве супруг не просто должен выразить согласие на сделку в той или иной форме, но и выступить её непосредственной стороной вместе с другим супругом.

С учётом изложенного становится очевидным, что составители ст. 35 СК РФ явно желали создать дифференцированное регулирование, установив общее правило защиты добросовестного контрагента в п. 2 ст. 35 СК РФ и исключения из него для сделок по поводу отдельных объектов, обладающих повышенной значимостью для семейной общности, в п. 3 ст. 35 СК РФ. При этом основные регулятивные подходы вырабатывались не на пустом месте, а основывались на исторической преемственности нормативного материала, сложившейся хозяйственной практике (см., в частности, указания на господствующую нотариальную практику истребования нотариальных согласий на отчуждение супружеской недвижимости уже ко времени творчества М.В. Зимелевой и К.А. Граве) и передовом зарубежном опыте (который принимался во внимание, но с учётом уже зарекомендовавших себя подходов и сложившейся традиции не стал копироваться вслепую).

При таких обстоятельствах представляются бесплодными попытки ряда авторов выявить подлинный смысл п. 3 ст. 35 СК РФ в соответствии с идеей защиты добросовестного контрагента, искусственно подчинив данные правила абз. 2 п. 2 ст. 35 СК РФ, ст. 173.1 ГК или п. 3 ст. 253 ГК. В условиях ясно выраженной воли законодателя любая подобная интерпретация п. 3 ст. 35 СК РФ оказывается contra legem и может рассматриваться только в таком контексте, прежде всего в плоскости эволютивного толкования нормы.

В то же время необходимо признать, что судебная практика вовсе не столь последовательна и когерентна в сравнении с позицией законодателя, составителей СК РФ и значительной части литературы.

До принятия ФЗ № 310 господствующая позиция судебной практики, разумеется, много лет исходила из иррелевантности добросовестности контрагента супруга при оспаривании сделки другим супругом по правилам абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ. Однако подход резко менялся в случае, если такую же сделку оспаривает бывший супруг после прекращения брака. Дело в том, что ст. 253 ГК для всех случаев совместной собственности устанавливает общий подход в пользу защиты добросовестного приобретателя (п. 3), но оговаривается, что для отдельных видов совместной собственности ГК или другими законами может быть установлено иное (п. 4). Это «иное» суды находят в п. 3 ст. 35 СК РФ, но слишком буквально ограничивают сферу его применения только наличным статусом супруга на момент совершения спорной сделки или рассмотрения дела в суде. Получается, что между потерпевшим супругом и добросовестным контрагентом суд выбирает супруга, но если в момент совершения оспариваемой сделки или в период рассмотрения спора брак между супругами по каким-то причинам прекращён, то приоритетную защиту получает добросовестный приобретатель.

Данный подход остро критикуется в литературе за случайность и произвольность избранного критерия. Некоторым может показаться, что суды вполне расположены предоставить защиту добросовестному контрагенту нерадивого супруга, но не могут вовсе переступить через абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, в связи с чем применяют п. 3 ст. 253 ГК хотя бы к искам бывших супругов. Возможно также предположить, что описанный подход имеет определённую бихевиористскую основу и призван стимулировать бывших супругов к скорейшему разделу совместно нажитого имущества, поскольку данный правовой режим после прекращения брачного сообщества исчерпывает свою цель, а его тщетное продолжение ввиду во многом непубличного характера права совместной собственности создаёт значительные риски для стабильности оборота.

И всё же стоит согласиться с критикой данной позиции судебной практики, звучащей в литературе.

Во-первых, мы уже выяснили, что интенция составителей п. 3 ст. 35 СК РФ прямо была направлена на создание исключения из общего правила п. 3 ст. 253 ГК.

Во-вторых, из действующего российского законодательства, в отличие от ряда зарубежных правопорядков, невозможно сделать вывод о прекращении общей совместной собственности супругов на совместно нажитое имущество в момент прекращения брака. Правовой режим совместной собственности существует вплоть до раздела совместно нажитого имущества по соглашению сторон или в судебном порядке. Соответственно, управление имуществом в составе совместной собственности должно подчиняться специальным правилам, обусловившим её возникновение, вплоть до её прекращения в порядке, установленном законом. В пользу такого подхода можно высказать соображение о том, что совместная собственность супругов является материальной основой не только для брака, но и для семьи, которая вовсе необязательно распадается с прекращением брака (сохраняются отношения с детьми и т.д.), по крайней мере на какое-то время.

Так, при обсуждении ФЗ № 310 на этапе законопроекта предлагалось рассмотреть механизм автоматического перехода от режима совместной собственности к режиму общедолевой собственности по истечении определённого периода времени после прекращения брака, если ни один из супругов (или иное заинтересованное лицо, например, кредитор) не реализует своё право на раздел совместно нажитого имущества. Но даже такое предложение (спорное само по себе, поскольку в отсутствие ясного волеизъявления супругов оно ещё больше запутывает и без того непубличный правовой режим супружеской общности) не устраняет законный режим совместной собственности супругов в самый момент прекращения брака, что подчёркивает определённую преемственность с действующим регулированием.

Значительная часть литературы (прежде всего сугубо цивилистической направленности) остро критикует сложившееся положение дел с точки зрения ущемления интересов добросовестных контрагентов – приобретателей супружеской собственности, которым по обстоятельствам дела невозможно вменить незнание о необходимости получения согласия другого супруга на совершение сделки. Специалисты по семейному праву, как следует из приведённой выше литературы, в основном поддерживают первоначальную редакцию абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ по изложенным соображениям, однако и здесь встречаются исключения.

Впрочем, несмотря на массивность критики, аргументов в пользу изменения оригинальной редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ высказывалось немного.

Тезис об априорной необходимости защиты интересов оборота против прав и законных интересов потерпевших собственников, утративших своё имущество в связи со сделкой, совершённой другим лицом с теми или иными пороками отчуждения, обсуждать непросто, поскольку данный аргумент является сугубо ценностным и лишён нейтральности, обеспечивающей формально-догматический правовой дискурс. В основе подобной аргументации чаще всего лежит макроэкономический тезис о том, что чем меньше препятствий и чем больше стабильности обеспечивается для оборота, тем быстрее и значительнее эвентуально растёт благосостояние отдельных домохозяйств. Столь же ценностно-ориентированное возражение на приведённый аргумент заключается в том, что специалисты, постоянно повторяющие клише вроде того, что «необходимо защищать добросовестных приобретателей», «обороту так удобно», «нужно предусмотреть то-то и то-то для обеспечения потребностей оборота» и т.п., не замечают, как ставят человека в подчинённое этому обороту положение, несмотря на то что сам этот человек является первоначалом и источником гражданского оборота.

Обыкновенно подобный спор о ценностях, заходя в тупик, должен затем вывести на необходимость нахождения некоего «третьего», сбалансированного решения – подобного тому, которое было найдено составителями СК РФ при разграничении п. 2 и п. 3 ст. 35. Другим ярким примером подобного решения выступает ст. 302 ГК, речь о которой пойдёт далее. Однако очевидно, что в рафинированном виде тезис о защите добросовестных приобретателей обсуждаться не может, поскольку его несложно перегрузить ценностным семейно-правовым компонентом, в результате чего искомое «третье» решение так и не будет найдено. Аргументация должна учитывать семейно-правовую специфику обсуждаемых правоотношений.

С тем же успехом должен быть отвергнут тезис о защите добросовестных контрагентов от возможных злоупотреблений супругов. Р.С. Бевзенко приводит в пример маргинальную ситуацию сговора двух супругов с разными фамилиями и отсутствием штампа в паспорте, которые годами обманывали покупателей их недвижимости, каким-то образом уводя полученные денежные средства покупателей от обращения на них взыскания. Однако аргумент об опасности возможных злоупотреблений почти всегда можно «вернуть» специалисту, его выдвинувшему, ибо пространство для злоупотребления правом при желании можно отыскать в любой норме, отступив от её регулятивного «ядра» (типичной и наиболее распространённой социальной практики) в сторону крайности. Достаточно представить обратную ситуацию, когда один из супругов сговаривается со своим сообщником (деловым партнёром, любовником и т.п.), находит номинального «добросовестного контрагента» и «выводит» супружескую недвижимость на него. В условиях объективной информационной асимметрии и приоритетной защиты контрагента по сделке («оборота») доказать подобный сговор в гражданском суде, в обычном состязательном процессе, потерпевшему супругу может быть крайне проблематично.

Как видно из приведённых примеров, проблема в принципе заключается в том, что аргумент об опасности злоупотреблений следует использовать с крайней степенью осторожности. Злоупотребление представляет собой девиантное поведение, явно отклоняющееся от правовой цели и смыслового ядра правовой нормы. Конструируя правовую норму, законодатель и суд прежде всего предполагают возможность её беспрепятственного употребления во благо и в соответствии с заложенной в ней правовой целью (в обсуждаемой теме применительно к сделкам с жилыми помещениями – защита права собственности потерпевшего супруга и права пользования несовершеннолетних детей в отношении объектов недвижимости, которые чаще всего для российских семей выступают единственным жилым помещением). Чрезмерная зацикленность правотворчества на опасности злоупотреблений в конце концов приводит к искажению и элиминированию здорового начала правовой нормы, затрудняя или даже делая невозможным её «нормальное» применение в соответствии с заложенным в ней назначением.

Более сложным и интересным представляется часто встречающийся в той же критической литературе аргумент о заведомой близости потерпевшего супруга к «центру риска» в виде фигуры второго супруга – отчуждателя имущества:

«Супруг, выбравший себе в качестве спутника жизни лицо, которое впоследствии нарушило его доверие (совершило сделку по распоряжению общим имуществом без согласия), должен нести риски такого поведения своего избранника. Примерно так же, как учредители несут риски того, что избранный ими директор совершит сделку, нарушающую корпоративные правила одобрения сделок: если контрагент по сделке не знал об этих нарушениях, риски лежат на учредителях. Иными словами, мы все должны нести риски того, что лица, с которыми мы вступаем в те или иные правовые связи, обманут наше доверие. В этом случае будет защищен добросовестный контрагент»

Во-первых, данный аргумент не только снова уводит нас в спор о ценностях (материальная основа жизнедеятельности семьи против прочности оборота), но и содержит подразумеваемый упрек потерпевшему супругу, который должен проиграть, видимо, потому что ошибся с, возможно, главным выбором в жизни. Иначе сложно объяснить, почему потерпевший супруг – возможно, столь же добросовестно не знающий о совершённой сделке, – получает меньшую защиту, чем контрагент, не знающий о необходимости получения нотариального согласия на сделку. Почему тогда не упрекнуть нерадивого контрагента в разрушении материальной основы семьи? Он тоже мог ошибиться в жизни (с контрагентом), однако последствия его ошибки посягают на повышенную значимость и необходимость обеспечения устойчивости семьи как социального института и гражданско-правового сообщества. Да, сложно назвать нормальными семейные отношения, в которых один супруг без согласия другого отчуждает, например, жилое помещение, являющееся единственным для них и их общих детей. Но защита семьи в таких случаях имеет в виду защиту прав и законных интересов потерпевшего супруга и несовершеннолетних детей. Семья как юридический и социальный институт вовсе не обязательно должна быть нуклеарной, а распад брака (даже если предположить его в рассматриваемой ситуации) вовсе не означает распад семьи.

Во-вторых, в отличие от расстановки лиц при виндикации, в случае оспаривания сделки с контрагентом супруга представляется неочевидным тезис о том, что потерпевший супруг априори находится ближе к супругу-отчуждателю как «центру риска», чем его контрагент. Потерпевший супруг вступил в брак с отчуждателем, заключил с ним условный «договор» и выбрал его в качестве своего «контрагента» точно так же, как договор с ним заключил приобретатель имущества – сторона оспариваемой сделки. Иными словами, между отчуждателем имущества и его супругом, равно как и между отчуждателем имущества и его приобретателем, нет никаких промежуточных звеньев: в основе того и другого правоотношения между его сторонами с количественной точки зрения лежит один юридический факт (заключение брака и заключение договора). В этом смысле можно «вернуть» замечание Р.С. Бевзенко о том, что «мы все должны нести риски того, что лица, с которыми мы вступаем в те или иные правовые связи, обманут наше доверие. В этом случае будет защищён добросовестный контрагент». Как известно, каждый кредитор несёт риск выбора своего контрагента, это базовый принцип договорного права. При прочих равных условиях потерпевший супруг является не менее добросовестным лицом, чем контрагент по сделке с супругом-отчуждателем, поэтому оказание предпочтения добросовестному контрагенту перед добросовестным супругом только по критерию добросовестности или близости к «центру риска» представляется необоснованным.

Что касается качественного измерения этих юридических фактов (заключение брака и заключение договора), то необходимо отметить, что уровень личных отношений между супругами, с одной стороны, и между контрагентами по сделке – с другой, может быть самым разнообразным: вовсе необязательно, что в конкретном случае супруги априори доверяют друг другу больше, чем контрагенты по гражданско-правовой сделке. Ввести здесь какую-либо презумпцию проблематично. Получается, что в строгом смысле контрагент отчуждателя имущества так же близок к нему как «центру риска», как и потерпевший супруг.

В-третьих, аналогия с директором и участниками корпорации представляется некорректной. Идея защиты добросовестных контрагентов корпорации напрямую связана с презумпцией неограниченных полномочий единоличного исполнительного органа на совершение всех сделок с имуществом корпорации (п. 22, 92, 122 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»). Добросовестные контрагенты здесь защищаются потому, что они вправе полагаться на наличие у директора полномочий на совершение любых сделок от имени юридического лица, в т.ч. на согласие участников корпорации на совершение конкретной сделки. В отличие от п. 2 ст. 35 СК РФ, п. 3 данной статьи не устанавливает презумпцию согласия супруга на совершение сделки другим супругом. Соответственно, становится неуместной аналогия с пострадавшим супругом и приобретателем как внутренним и внешним контрагентами супруга-отчуждателя. Для совершения сделок, подпадающих под регулирование п. 3 ст. 35 СК РФ, полномочия каждого супруга изначально ограничены, поэтому вместо защиты доверия к идее неограниченности полномочий директора защиту должно получать ожидание супругом надлежащего уведомления о предстоящей сделке с испрашиванием согласия на её совершение. Это тем более видно по установленной законом квалифицированной форме (нотариальной), в которую должно быть облечено такое согласие (абз. 1 п. 3 ст. 35 СК РФ). Наличие у супруга нотариального согласия другого супруга на совершение любых сделок с любым имуществом не может предполагаться, как не может по умолчанию предполагаться иной режим имущества супругов, кроме совместной собственности (п. 1 ст. 33 СК РФ).

Таким образом, ни один из наиболее популярных аргументов в пользу введения в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ конструкции защиты добросовестного контрагента не является убедительным. Тем более нельзя утверждать, что составители СК РФ допустили какую-то очевидную ошибку или не учли те или иные значимые соображения. Равным образом представляется, что оптимальное решение в современных условиях не может заключаться в простом введении в указанную норму идеи безусловной защиты добросовестного контрагента (как это, по-видимому, сделал ФЗ № 310). Нюансированное решение должно быть найдено с учётом семейно-правовой специфики правоотношений совместной собственности супругов.

2. Анализ аргументации и установление сферы применения Постановления № 35-П

Добросовестность приобретателя имущества применительно к ст. 173.1 ГК, защиту которой предлагали ввести апологеты реформирования абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, несопоставима с добросовестностью приобретателя в смысле ст. 302 ГК. Если приобретатель супружеской собственности по оспоренной впоследствии сделке произвёл её дальнейшее отчуждение третьему лицу, то такое третье лицо действительно будет находиться от «центра риска» (супруга-отчуждателя) на один юридический факт дальше, чем потерпевший супруг, и в связи с этим может нести риски выбора только своего контрагента. Иными словами, такое третье лицо, если оно не знало и не должно было знать о приобретении вещи от несобственника, может защитить своё право собственности по ст. 302 ГК, поскольку вещь выбыла из супружеской собственности по воле семьи как гражданско-правового сообщества, представленного в конкретной сделке супругом-отчуждателем.

Впрочем, необходимо оговориться, что тезис о выбытии вещи из владения потерпевшего супруга в рассматриваемой ситуации по его воле не является общепризнанным в литературе. Как отмечала М.В. Зимелева, «допущение одного из сособственников к совладению вещью определяется не волей других сособственников, а вещными полномочиями, вытекающими из общей собственности. Каждый сособственник управомочен на совладение общей вещью. Независимо от того, внушает ли он доверие остальным сособственникам или нет, они не имеют путей для устранения его от вещи, пока длится общая собственность. В силу этого захват и отчуждение вещи в целом одним или несколькими участниками общей собственности не могут рассматриваться как обращение в свою пользу чужого вверенного имущества. Общая вещь не является имуществом, вверенным сособственниками друг другу». Из этих рассуждений М.В. Зимелева делала следующий вывод:

«Продажа общей вещи не может быть приравнена к отчуждению, совершенному лицом, получившим предмет по договору от собственника. В рассматриваемом случае имеется налицо нарушение владения (совладения), аналогичное нарушению, происходящему при похищении вещи (курсив мой. – М.Л.). Поэтому нет оснований защищать приобретателя общей вещи (даже добросовестного) от притязаний сособственников, не участвовавших в продаже»

С изложенными аргументами и общим выводом можно не согласиться. Участник общей собственности (как долевой, так и совместной) всегда имеет право выбора вступления или невступления в общую собственность (заключение брака, совместное приобретение вещи, приобретение доли в праве, принятие наследства и т.п.). Иными словами, участник общей собственности выбирает себе «контрагента» (соучастника общей собственности), который затем отчуждает общую вещь без согласия другого сособственника. Разумеется, потерпевший супруг не поручал другому супругу произвести отчуждение вещи: возникающие из такого отчуждения судебные споры чаще всего обусловлены совершением сделки втайне от или в результате обмана потерпевшего супруга. Вместе с тем п. 1 ст. 35 СК РФ, который является общей нормой для п. 2 и п. 3 названной статьи, гласит, что владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов осуществляются по их обоюдному согласию. Речь в данном случае идёт не о согласии на отчуждение (которое в отношении недвижимости не предполагается), а о том, что вступление в совместную собственность означает приобретение каждым её соучастником совпадающих правомочий по владению, пользованию и распоряжению предметами, входящими в её состав. Иначе распорядительный эффект сделки с супружеской собственностью мог бы достигаться только при участии в сделке обоих супругов, что явно противоречит ст. 35 СК РФ.

Поэтому можно утверждать, что при отчуждении вещи из состава супружеской собственности с нарушением п. 3 ст. 35 СК РФ вещь выбывает из владения потерпевшего супруга по его воле, даже если прекращение владения произошло посредством единоличного распоряжения супруга-отчуждателя – аналогично ситуации с арендатором, хранителем и т.п. субъектами, упомянутыми в п. 1 ст. 302 ГК, которым владельческая позиция передаётся обладателем права собственности. Отличие данной ситуации от рассмотренной в разделе 1 настоящей работы заключается в том, что в случае двойного отчуждения (когда конечный приобретатель получает вещь от контрагента супруга-отчуждателя) иск потерпевшего супруга о возврате имущества обсуждается не по правилам оспоримых сделок (будь то абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ или ст. 173.1 ГК), а по правилам ст. 301–302 ГК, что соответствует общему подходу, закреплённому в постановлении КС РФ от 21.04.2003 № 6-П «По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 2 статьи 167 Гражданского кодекса Российской Федерации в связи с жалобами граждан О.М. Мариничевой, А.В. Немировской, З.А. Скляновой, Р.М. Скляновой и В.М. Ширяева» и п. 34–35 постановления Пленума ВС РФ № 10, Пленума ВАС РФ № 22 от 29.04.2010 «О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав».

Именно данный аспект поставленной темы обсуждал КС РФ в Постановлении № 35-П.

Суд резонно отметил:

«Разумное и осмотрительное поведение добросовестного участника гражданского оборота, полагающегося на сведения данного реестра (ЕГРН. – М.Л.), не предполагает выяснения им, находилось ли имущество до его приобретения отчуждателем в общей совместной собственности бывших супругов и не было ли оно по какой-либо из предыдущих сделок отчуждено без согласия одного из них. Иное возлагало бы на приобретателей недвижимости все риски, связанные с признанием недействительными сделок, совершенных третьими лицами, и тем самым подрывало бы доверие граждан к государственной регистрации недвижимости»

Иными словами, КС РФ, не затрагивая ratio абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, обоснованно утверждает, что в ситуации неоднократного последовательного отчуждения, когда конечный приобретатель вещи получает её не от супруга-отчуждателя, а от его контрагента, контрагента его контрагента и т.д. ad infinitum, было бы непомерным бременем возлагать на каждого последующего приобретателя обязанность выяснять, было ли при совершении сделки, лежащей в основании всей цепочки отчуждений, получено согласие второго супруга на распоряжение или нет.

Что касается рассмотренного выше вопроса о выбытии вещи из владения потерпевшего супруга по его воле, то на сей счёт КС РФ в общей форме отмечает:

«Обстоятельства конкретного дела могут свидетельствовать о том, что бывший супруг не заинтересован судьбой своего имущества и (или) полагается на осуществление правомочий собственника в отношении общего имущества другим бывшим супругом. В таком случае – с учетом всех обстоятельств конкретного дела – допустим вывод, что спорное имущество, отчужденное другим бывшим супругом, не может считаться выбывшим из владения сособственника, не участвовавшего в отчуждении имущества, помимо его воли»

В этом смысле нельзя не согласиться с тезисом суда о том, что «бывший супруг (сособственник общего совместного имущества), сведений о котором не имеется в Едином государственном реестре недвижимости, будучи заинтересованным в сохранении за собой права на общее имущество супругов, должен сам предпринимать меры – в соответствии с требованиями разумности и осмотрительности – по контролю за ним и в том числе, когда это отвечает его интересам, совершать действия, направленные на своевременный раздел данного имущества. По крайней мере, он вправе предпринять действия, направленные на внесение указания о нём как о сособственнике в запись о регистрации права собственности на входящее в совместную собственность имущество. В отсутствие же таких действий с его стороны недопустимо возложение неблагоприятных последствий сделки, совершённой без его согласия, на добросовестного участника гражданского оборота, полагавшегося на сведения указанного реестра и ставшего собственником имущества».

В то же время представляется крайне опасным вынимать эту цитату из общего контекста обсуждаемой проблемы и обосновывать с её помощью введение КС РФ защиты добросовестных приобретателей – непосредственных контрагентов супругов-отчуждателей, поскольку окончательная правовая позиция суда строго ограничена рамками проблематики двойного и тому подобного неоднократного последовательного отчуждения супружеской собственности, а именно:

«Иск бывшего супруга, предъявленный на основании пункта 1 статьи 302 ГК Российской Федерации к добросовестному участнику гражданского оборота, который возмездно приобрел жилое помещение у третьего лица (курсив мой. – М.Л.), полагаясь на данные Единого государственного реестра недвижимости, и в установленном законом порядке зарегистрировал возникшее у него право собственности, не подлежит удовлетворению в случае, если бывший супруг, по требованию которого сделка по распоряжению жилым помещением признана недействительной как совершенная другим бывшим супругом без его согласия, не предпринял – в соответствии с требованиями разумности и осмотрительности – своевременных мер по контролю над общим имуществом супругов и надлежащему оформлению своего права собственности на это имущество»

Из недостатков или, по крайней мере, крайне спорных аспектов аргументации Постановления № 35-П для рассматриваемой темы следует отметить намеренное сужение судом высказанной правовой позиции до ситуации истребования имущества участником совместной собственности, брак которого к моменту совершения другим супругом сделки по отчуждению уже расторгнут или прекращён по иным основаниям. КС РФ повторяет порочную судебную практику:

«Статья 35 Семейного кодекса Российской Федерации – по смыслу, придаваемому ей правоприменительной практикой, – регулирует владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов только в период брака. Соответствующие же правоотношения с участием бывших супругов регулируются Гражданским кодексом Российской Федерации (определения Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда Российской Федерации от 16 апреля 2013 года по делу № 5-КГ13-13, от 5 июля 2016 года по делу № 5-КГ16-64, от 25 июля 2017 года № 18-КГ17-105 и др.)»

Далее суд ссылается на п. 3 ст. 253 ГК, гарантирующий защиту добросовестного контрагента при оспаривании сделки участником совместной собственности, однако совершенно неясно, какое значение указанные правовые нормы и судебная практика имеют для вопроса об истребовании вещи по виндикационному иску у третьего лица, которое приобрело вещь на рынке и не участвовало в сделке с супругом-отчуждателем.

Помимо общей сомнительности отмеченного подхода, критика которого обсуждалась и поддерживалась в разделе 1 настоящей работы, необходимо отметить определённую опасность, которую таит в себе возможное прочтение ключевых правовых позиций КС РФ во взаимосвязи с заданной судом предпосылкой в виде прекращённого на момент совершения первой сделки брака. Постановление № 35-П можно прочитать таким образом, что в иных случаях, когда первая сделка по поводу супружеского имущества совершалась в действующем браке и впоследствии вещь была приобретена третьим лицом от контрагента супруга или по ещё более далекой сделке в общей цепочке, все изложенные выводы КС РФ не подлежат применению, и потерпевший супруг может виндицировать вещь у конечного приобретателя, только исходя из применимости к иску об оспаривании первой сделки абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, не защищавшего (на момент вынесения Постановления № 35-П и до принятия ФЗ № 310) первого добросовестного контрагента супруга-отчуждателя.

Представляется, что КС РФ намеревался высказать вовсе не эту позицию, а процитированные выводы суда равным образом применимы ко всем третьим лицам – добросовестным приобретателям в дальнейшей цепочке – независимо от наличного или прекращённого брака на момент совершения первой сделки в цепочке. Формулирование выводов суда применительно к искам бывших супругов является только obiter dictum и может быть обусловлено фактическими обстоятельствами конкретной жалобы, принятой судом к рассмотрению.

Если же действительно комментируемые выводы КС РФ о выбытии вещи по воле истца распространяются только на требования бывших супругов, то, по-видимому, налицо большая ошибка, ибо вещь, находившаяся в общей совместной собственности участников, состоящих в действующем браке, равным образом считается выбывшей из совместного владения по воле потерпевшего супруга независимо от отсутствия согласия на отчуждение – точно так же, как это происходит в аренде, хранении, владельческом залоге или простом товариществе. Не обоснована нормативная идея о том, что в действующем браке вещь считается выбывшей помимо воли потерпевшего супруга, а после прекращения брака – по его воле. Само по себе наличие брака не изменяет содержание категории владения и условия удовлетворения виндикационного иска. Последние коренятся в основаниях вещного права и тесно связаны с общим принципом равенства, в связи с чем соответствующие правила должны быть универсальными для всех участников оборота (разве что с некоторыми «защитными» исключениями против публичных образований).

Нельзя, наконец, исключать опасность того, что суды общей юрисдикции, на совершенствование практики которых Постановление № 35-П направлено в первую очередь, не смогут разобрать всех тонкостей комментируемого судебного акта или поймут его позицию превратно, например, в связи с выдёргиванием отдельных абзацев из общего контекста обсуждаемого дела. Однако данный риск присущ большинству судебных актов высших инстанций.

3. ФЗ № 310: реконструкция принятия и оценка новеллы абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ

Абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ в редакции ФЗ № 310 ограничил право пострадавшего супруга оспаривать сделки с недвижимостью и некоторыми другими особыми объектами только случаями доказанной недобросовестности контрагента. Юридико-технически это было сделано посредством отсылки к правилам ст. 173.1 ГК, введённой в 2013 году в ходе реформы гражданского законодательства. Коренной переворот в регулировании, столь ожидаемый значительной частью доктрины, был совершён почти незаметно. Тем интереснее наблюдения, которые были сделаны нами при изучении истории появления данной новеллы.

ФЗ № 310 вырос из Законопроекта № 835938-7 «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», внесённого в Госдуму 14.11.2019 (т.е. за два года до принятия Постановления № 35-П) депутатами П.В. Крашенинниковым и Т.В. Плетневой (далее – Проект). Проект предлагал масштабные изменения в регулирование имущественных отношений супругов: от уточнения понятия супружеского имущества до установления правил раздела отдельных объектов и введения совместного банкротства супругов.

1. Примечательно, что в своей оригинальной редакции Проект не предусматривал никаких изменений в ст. 35 СК РФ. Вместо этого планировалось вывести в публичное поле право совместной собственности супругов на объекты недвижимости – без специального заявления кого-либо из них – посредством организации межведомственного взаимодействия между регистраторами и органами ЗАГС (ст. 1 и ст. 3 Проекта). Постепенно информация о совместной собственности супругов на объекты недвижимости должна была стать общедоступной, независимо от инициативы самих собственников. Несмотря на то, что с учётом объективной неполноты информации у органов ЗАГС и Росреестра (браки за рубежом, брачные договоры и соглашения о разделе имущества, в т.ч. впоследствии признанные судами недействительными, и т.п.) в ЕГРН всё равно не получилось бы достичь 100%-ной достоверности, введение этих правил стало бы большим достижением для отечественного семейного и вещного права и устранило бы значительное число споров.

2. По интересующему нас вопросу вызывает определённое недоумение п. 5 пояснительной записки к Проекту, в котором отмечается следующее:

«Имущественные отношения супругов основаны на доверии, по этой причине один из супругов вправе своей волей распоряжаться судьбой подавляющего большинства объектов (за исключением перечисленных в пункте 3 статьи 35 СК РФ). Между тем другой супруг, находящийся «за спиной» супруга, вступающего в сделку с третьим лицом, нередко лишен возможности защитить свои интересы. Эти сделки могут быть оспорены лишь при доказанной недобросовестности третьего лица (пункт 2 статьи 173.1 ГК РФ), однако в подавляющем большинстве случаев для такого третьего лица существование супруга у стороны-отчуждателя неочевидно»

Из этого фрагмента можно предположить, что составители Проекта не просто не собирались вносить изменения в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, но имели искажённое представление о состоянии доктрины и судебной практики его применения. Пояснительная записка составлялась в период господствовавшей позиции судебной практики об иррелевантности добросовестности контрагента для целей оспаривания сделки по п. 3 ст. 35 СК РФ, а значительная часть доктрины в это время эту позицию ожесточенно критиковала на страницах научной литературы и просторах профессиональных социальных сетей. Но пояснительная записка к Проекту не уделяет этой дискуссии никакого внимания и при описании действующего регулирования, по-видимому, исходит из ложной предпосылки о том, что успешное оспаривание сделок с объектами супружеской собственности, указанными в п. 3 ст. 35 СК РФ, возможно только при доказанной недобросовестности контрагента.

Одновременно с этим в п. 10 пояснительной записки к Проекту указывается следующее:

«Законодательство о государственной регистрации недвижимого имущества сформировалось, к сожалению, без привязки к положениям СК РФ об общей совместной собственности, что в результате создало огромные риски как нарушения прав супруга, чьи права на недвижимость не указаны в государственном реестре, так и нарушения интересов приобретателей такой недвижимости, добросовестно полагающихся на недостоверные (неполные, что то же самое) данные реестра. <…> Сложившаяся практика судебного оспаривания сделок с недвижимостью на основании пункта 3 статьи 35 СК РФ названные риски для гражданского оборота умножает»

Если сложившаяся практика применения п. 3 ст. 35 СК РФ умножает риски для оборота (т.е. для приобретателей объектов из состава супружеской общности), то, по-видимому, имеется в виду практика успешного оспаривания сделок по п. 3 ст. 35 СК РФ вопреки добросовестности контрагентов. Однако из совокупного толкования приведённых фрагментов пояснительной записки к Проекту так до конца и не ясно, полагает ли законодатель недобросовестность контрагента необходимым de lege lata условием оспаривания сделок по п. 3 ст. 35 СК РФ, и соответствует ли закону сложившаяся судебная практика его применения.

3. Как бы то ни было, оригинальный замысел законодателя не предполагал внесение каких-либо изменений в ст. 35 СК РФ. Существующие риски для гражданского оборота планировалось элиминировать за счёт максимального выведения права совместной собственности на объекты недвижимости в публичное поле через внесение сведений о нём в ЕГРН в порядке межведомственного взаимодействия без заявления супругов. Упомянутый выше Совет по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства принципиально поддержал эту и другие заложенные в Проекте идеи при условии дополнительной проработки отдельных вопросов, способствующих реализации общего замысла (в частности, введение механизмов, препятствующих попаданию в ЕГРН недостоверных сведений о совместной собственности в ситуациях, когда она исключена брачным договором или соглашением о разделе имущества).

Однако ко второму чтению Проект соединил в себе главные порочные практики современного российского законодательного процесса.

Во-первых, ко второму чтению был представлен абсолютно новый текст, не имевший ничего общего с оригинальным документом. Фактически это был новый законопроект, а не первоначальный Проект, доработанный по отдельным замечаниям.

Во-вторых, как следует из общедоступной страницы Проекта на сайте Государственной Думы, текст Проекта ко второму чтению был опубликован 24.06.2022 (в пятницу), а второе его чтение состоялось 28.06.2022 (во вторник), что делало заведомо невозможным его полноценное публичное обсуждение в экспертном сообществе. Между публикацией текста и его принятием Государственной Думой прошёл один рабочий день. Из опубликованной в общем доступе видеозаписи пленарного заседания Государственной Думы 28.06.2022 следует, что поправки в ст. 35 СК РФ вообще не обсуждались, при этом несколько депутатов из других фракций высказали докладчику П.В. Крашенинникову обоснованные замечания о ликвидации первоначальной концепции Проекта и недобросовестной замене оригинального текста, по сути, другим документом и сразу ко второму чтению.

В-третьих, Проект был принят подряд во втором и третьем чтениях, в составе огромного объёма законодательных актов, которые по ещё одной печальной традиции в массовом порядке принимаются Государственной Думой перед Новым годом и в конце июня, перед уходом парламента на летний перерыв. Описанные обстоятельства равным образом сделали невозможным и во многом лишили смысла обсуждение Проекта в экспертном сообществе. Обсуждать теперь можно не Проект, а ФЗ № 310.

В эти несколько дней Проект обрёл свой окончательный вид ФЗ № 310. От задуманной большой реформы общего имущества супругов ничего не осталось, добавились никак не связанные с первоначальным текстом поправки в Жилищный кодекс РФ о запрете выделения «микродолей» в жилых помещениях (современный п. 1.1 ст. 30 ЖК РФ). Массовая проблема непубличности сведений о совместной собственности на недвижимость супругов, которую выделяла пояснительная записка к Проекту, была преодолена за счёт включения в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ прямой отсылки к ст. 173.1 ГК. Такое решение не может не вызывать многочисленные возражения.

1. Остаётся непонятным, считает ли сам законодатель внесённые в ст. 35 СК РФ изменения подлинной новеллой, а не простым уточнением формулировок наподобие правки п. 2 ст. 39 СК РФ тем же ФЗ № 310. Это важно, поскольку из пояснительной записки к Проекту и других материалов, сопровождавших его принятие, не следует ясное осознание законодателем действительного значения новой редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ для оборота и судебной практики. Российскому юристу известно немало примеров уточнения законодателем отдельных формулировок и терминов в разных законах в интересах соблюдения правил русского языка и юридической техники без изменения самой нормы (правила поведения), и в нашем случае воля законодателя на коренное изменение правил оборота супружеского имущества представляется неочевидной.

2. Введение в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ общей отсылки к ст. 173.1 ГК вовсе не означает, что для оспаривания сделок по п. 3 ст. 35 СК РФ теперь необходимо доказывать недобросовестность контрагента. Статья 173.1 ГК предусматривает самые разные последствия отсутствия установленного законом согласия третьего лица на совершение сделки.

А именно, из специального закона, устанавливающего потребность в получении согласия, может следовать, что в отсутствие такого согласия сделка (1) ничтожна или (2) не влечёт правовых последствий для лица, управомоченного давать согласие, при отсутствии такого согласия (абз. 1 п. 1 ст. 173.1 ГК). Далее, (3) законом или в предусмотренных им случаях соглашением с лицом, согласие которого необходимо на совершение сделки, могут быть установлены иные последствия отсутствия необходимого согласия на совершение сделки, чем её недействительность (абз. 2 п. 1 ст. 173.1 ГК). Наконец, (4) правило о защите добросовестного контрагента от оспаривания сделки, совершённой без согласия третьего лица, действует постольку, поскольку специальным законом не установлены иные условия оспаривания сделки (п. 2 ст. 173.1 ГК).

Даже действующая редакция абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ прямо не устанавливает недобросовестность контрагента в числе необходимых предпосылок успешного оспаривания сделок по данному составу, а предлагает лишь обратиться к правилам ст. 173.1 ГК. Но последняя ввиду своего самого общего характера даёт обратную отсылку на специальный закон, коим является п. 3 ст. 35 СК РФ, в котором так и не появилось указание на такое условие признания сделки недействительной, как недобросовестность контрагента.

3. Как видно из изложенного, ФЗ № 310 не может служить примером грамотной юридической техники. Статья 173.1 ГК предлагает специальным законам определить последствия совершения и условия оспаривания отдельных сделок по мотиву отсутствия необходимого в силу закона согласия третьего лица, учитывая специфику различных правоотношений: например, установить ничтожность сделки, определить дополнительные условия оспаривания или предусмотреть иные последствия вместо недействительности (в частности, возмещение убытков). Вместо этого абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ отсылает обратно к общей норме, и даже не к конкретному составу недействительности, установленному п. 2 ст. 173.1 ГК, а к «правилам ст. 173.1 ГК РФ» в целом.

4. В разделе 1 настоящей работы при изложении основных взглядов советской литературы и комментариев составителей СК РФ, а равно и в процитированных выше фрагментах пояснительной записки к Проекту прослеживается определённая взаимосвязь между установленной законом презумпцией согласия супруга на распоряжение другим супругом большинством объектов из состава совместной собственности и правилом защиты добросовестного контрагента. А именно, отсутствие такой презумпции создавало бы для оборота известные затруднения, связанные с необходимостью получения и надежной фиксации согласия другого супруга на совершение сделки с каждым объектом из состава супружеского имущества, и наоборот, наличие презумпции согласия позволяет контрагентам не предпринимать дополнительных усилий по его выяснению, что способствует укреплению стабильности оборота, т.е. защите добросовестных приобретателей (специальной цели защиты недобросовестных контрагентов под видом «оборота» не может быть ни у одного правопорядка). И действительно, поскольку согласие супруга на совершение сделки по п. 2 ст. 35 СК РФ предполагается, добросовестный контрагент оказывается защищён: защиты не заслуживают только те, кто «знал или заведомо должен был знать о несогласии другого супруга на совершение данной сделки», т.е. фактически являлся соучастником вывода активов из супружеской общности. Презумпция согласия по п. 2 ст. 35 СК РФ задаёт общее правило о неограниченных полномочиях каждого супруга на совершение сделок с общим имуществом. Если представить сообщество супругов как простое товарищество, то становится ясно, что внешние по отношению к товариществу лица (контрагенты супругов) вправе исходить из наличия у каждого товарища (супруга) полномочий на совершение сделки. Поэтому признание её недействительной возможно только при установлении факта осведомлённости контрагента о выходе товарища (супруга) за пределы внутренних ограничений (отсутствии согласия другого супруга на совершение конкретной сделки, которое по умолчанию получать не требуется; п. 1, 3 ст. 1044, п. 1 ст. 174 ГК). В отличие от правила п. 2 ст. 35 СК РФ, при совершении сделок с объектами супружеского имущества, подпадающими под регулирование п. 3 ст. 35 СК РФ, согласие другого супруга на совершение сделки не предполагается. Иными словами, полномочия каждого супруга на совершение определённых сделок изначально считаются ограниченными. Соответственно, защищённым против оспаривания становится только тот контрагент, который получил и надежно зафиксировал согласие другого супруга, для чего законодатель устанавливает квалифицированную (нотариальную) форму такого согласия.

ФЗ № 310 разрушает эту систему. Абзац 1 п. 3 ст. 35 СК РФ по-прежнему не устанавливает презумпцию согласия супруга на совершение сделки с особыми объектами из супружеской общности, однако добросовестный контрагент, по-видимому, по мысли ФЗ № 310 теперь должен быть защищён. Понятие добросовестного контрагента ФЗ № 310 не предлагает, отсылая к правилам ст. 173.1 ГК. Как следует из п. 2 данной статьи, добросовестным считается контрагент, который не знал и не должен был знать об отсутствии на момент совершения сделки необходимого согласия другого супруга. Однако ввиду отсутствия презумпции такого согласия и установления для него специальной формы неясно, как должно работать данное определение. Преследуя цель защиты добросовестного контрагента без установления презумпции согласия на сделку, законодатель, по-видимому, должен был сформулировать понятие добросовестности не через незнание об отсутствии согласия, а через незнание о наличии супруга у стороны-отчуждателя, с которым имеется режим совместной собственности на спорный объект. В ином случае, а именно если контрагенту известно о состоянии стороны-отчуждателя в браке, такой добросовестный контрагент по-прежнему обязан получить либо нотариальное согласие супруга на сделку, либо брачный договор, либо соглашение или решение суда о разделе имущества. Но если получено нотариальное согласие на сделку или убедительные доказательства отнесения отчуждаемого объекта к личной собственности одного из супругов, то неясно, зачем нужна конструкция защиты добросовестного контрагента, введённая ФЗ № 310 в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ. Кроме того, даже такое редуцированное понятие добросовестного контрагента буквально не следует ни из новой редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, ни тем более из ст. 173.1 ГК: прослеживается разве что довольно грубо (если не вульгарно) сформулированное ФЗ № 310 послание судам начать защищать приобретателей супружеского имущества.

5. Наконец, если всё-таки принять идею оспоримости сделок по п. 3 ст. 35 СК РФ в редакции ФЗ № 310 только при доказанной недобросовестности контрагента, то становится непонятно, а чем теперь отличаются между собой составы п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ. И в первом, и во втором случае сделка является оспоримой по одинаковым правилам: состав недействительности по п. 3 теперь полностью дублирует п. 2, зачем-то упоминая нотариальное согласие супруга на совершение сделок с некоторыми объектами.

На это можно возразить, указав на особую форму выражения согласия по п. 3 ст. 35 СК РФ (нотариальную), без соблюдения которой согласие не считается выданным. В результате контрагент, осведомлённый о наличии брака у стороны отчуждателя, не сможет ссылаться на полученное согласие супруга на совершение сделки в отсутствие нотариального документа – в отличие от п. 2 ст. 35 СК РФ, не устанавливающего особую форму для такого согласия. Однако очевидно, что подобная ситуация установленной недобросовестности контрагента никогда не создавала проблем для судебной практики. На повестке доктрины и Проекта стояла проблема защиты добросовестного контрагента, который в принципе не знал и не должен был знать о наличии совместной собственности на объект (например, информация об этом отсутствовала в публичных реестрах, а штамп в паспорте стороны-отчуждателя по каким-то причинам не проставлен или документы сфальсифицированы и т.д.). Какую задачу теперь решает разделение п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ, неизвестно. Можно скрупулезно сравнивать формулировки п. 2 ст. 35 СК РФ и п. 2 ст. 173.1 ГК (например, наличие слова «заведомо» в первом составе), однако с учётом истории принятия ФЗ № 310 возникают обоснованные сомнения в том, что эти вопросы кем-то обдумывались или обсуждались.

4. Возможные решения проблемы de lege ferenda

Проведённый анализ показывает неудовлетворительное состояние действующего регулирования режима оспаривания сделок с отдельными объектами из состава супружеской собственности. Попытка достижения необходимого баланса интересов в этой области за счёт общей отсылки абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ к ст. 173.1 ГК представляется крайне сомнительной, а само решение о защите добросовестного контрагента во всех случаях – в свете высказанной выше критики основных распространённых за него аргументов – необоснованным. В связи с этим необходимо предложить более комплексное и нюансированное решение вопросов, которые ставят перед законодателем доктрина и судебная практика.

1. Коль скоро в России сохраняется законный режим неполной совместной собственности супругов, необходимо приветствовать стремления первоначального Проекта к максимальному выведению совместной собственности супругов на недвижимое имущество в публичное поле, а именно вносить эти сведения в ЕГРН без заявления супругов в порядке межведомственного взаимодействия. Лица, в отношении прав которых на объекты недвижимости в результате такого взаимодействия будут внесены недостоверные сведения (ввиду наличия брачного договора или соглашения о разделе имущества, о которых уполномоченным органам ничего не известно), должны получить право подать заявление об исправлении реестровой ошибки, предоставив подтверждающие документы. Кроме того, в орбиту межведомственного взаимодействия в этих вопросах было бы правильно включить и нотариусов, которые бы самостоятельно и оперативно передавали в Росреестр сведения об удостоверенных брачных договорах и соглашениях о разделе имущества. Впоследствии такой порядок можно было бы распространить и на другие объекты супружеской собственности, оборачиваемые с участием различных реестров, прежде всего на акции в АО и доли в ООО.

2. Можно подумать о замене в абз. 1 п. 3 ст. 35 СК РФ схемы перечисления сделок по критерию формы и государственной регистрации на схему перечисления особенно важных для семейной общности сделок по критерию их объекта. В этом случае отпадет курьёз с различной процедурой отчуждения акций в АО и долей в ООО, а также с большой вероятностью будут исключены подобные ситуации в будущем при очередной реформе специального законодательства. Кроме того, возможно, что для значительных пакетов акций в АО или долей в ООО ввиду потребности в профессиональном управлении ими и их неосновополагающей значимости для семейной общности правильнее было бы по умолчанию закрепить de facto и так существующий режим раздельного обладания – например, по той модели, которая предлагалась в оригинальном тексте Проекта.

3. В случае сохранения общего правила о защите добросовестного контрагента от оспаривания сделок с супружеским имуществом с учётом семейно-правовой специфики данных правоотношений стоит предусмотреть перечень объектов, приоритетное значение которых для семейной общности создаёт исключение из общего правила. Прежде всего такие исключения по образцу ряда зарубежных правопорядков можно предусмотреть для единственного жилого помещения и предметов домашнего обихода, оспаривание сделок с которыми следует допустить по правилам прежней редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, т.е. независимо от добросовестности контрагента.

4. В случае сохранения общего правила о защите добросовестного контрагента представляется вполне обоснованным (снова по опыту ряда развитых зарубежных правопорядков и принимая во внимание аргументы классиков отечественной цивилистики, а также учитывая аналогичное правило п. 2 ст. 302 ГК) поступиться интересами оборота в отношении приобретателей супружеского имущества по безвозмездным сделкам. В данной ситуации добросовестный контрагент по оспариваемой сделке не несёт риск банкротства супруга-отчуждателя, присущий реституционному обязательству, возникающему из недействительности возмездной (меновой) сделки. При безвозмездном приобретении риск банкротства ограничивается только обязательством по возмещению добросовестному контрагенту убытков, причинённых обманом или введением в заблуждение (п. 6 ст. 178, п. 4 ст. 179 ГК).

Заключение

Подводя итог проведённому исследованию, мы приходим к следующим выводам.

1. Составители ст. 35 СК РФ осознанно создавали дифференцированное регулирование, установив общий принцип защиты добросовестного контрагента в п. 2 ст. 35 СК РФ и исключения из него для сделок в отношении отдельных объектов, обладающих повышенной значимостью для семейной общности, в п. 3 ст. 35 СК РФ. Данные правила проектировались с учётом исторической преемственности нормативного материала, распространённой нотариальной практики и передового зарубежного опыта (который принимался во внимание, но не копировался вслепую).

2. В свете указанных обстоятельств, а равно с точки зрения базовых правил толкования норм и обеспечения целостности правопорядка, представляются бесплодными периодические попытки выявить «подлинный» смысл п. 3 ст. 35 СК РФ в соответствии с идеей защиты добросовестного контрагента, искусственно подчинив данные правила абз. 2 п. 2 ст. 35 СК РФ, ст. 173.1 ГК или п. 3 ст. 253 ГК. Норма абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ является более поздней и специальной по отношению к п. 3 ст. 253 ГК и, руководствуясь мандатом п. 1 ст. 166 ГК и п. 4 ст. 253 ГК, устанавливает собственные основания недействительности сделок с супружеским имуществом, обусловленные семейно-правовой спецификой отношений супружеской общности. Специальный характер абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ не изменился и после введения ст. 173.1 ГК, установившей самое общее регулирование условий оспаривания и последствий совершения сделок без необходимого в силу закона согласия третьего лица.

3. Если приобретатель супружеской собственности по оспоренной впоследствии сделке произвёл её дальнейшее отчуждение третьему лицу, то такое третье лицо, если оно не знало и не должно было знать о приобретении вещи от несобственника, может защитить свое право собственности по ст. 302 ГК, поскольку вещь выбыла из супружеской собственности по воле семьи как гражданско-правового сообщества, представленного в конкретной сделке супругом-отчуждателем. Само по себе наличие брака не изменяет содержание категории владения и условия удовлетворения виндикационного иска. В этом заключается их отличие от оснований недействительности и отдельных условий оспаривания сделок, которые могут быть установлены не только ГК, но и иными законами, как это предусмотрено п. 1 ст. 166 ГК и п. 4 ст. 253 ГК, а в их развитие – п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ.

4. В Постановлении № 35-П КС РФ в целом подтвердил изложенное выше правило. Недостатком аргументации Постановления № 35-П для рассматриваемой темы представляется намеренное сужение судом высказанной правовой позиции до ситуации истребования имущества участником совместной собственности, брак которого к моменту совершения другим супругом сделки по отчуждению уже расторгнут или прекращён по иным основаниям. Представляется, что основная правовая позиция, высказанная в резолютивной части Постановления № 35-П, должна быть применима ко всем третьим лицам – добросовестным приобретателям в дальнейшей цепочке сделок – независимо от наличного или прекращённого брака на момент совершения первой сделки в цепочке отчуждений.

5. В своей оригинальной редакции Проект не предусматривал никаких изменений в ст. 35 СК РФ. Существующие риски для гражданского оборота планировалось элиминировать за счёт максимального выведения права совместной собственности на объекты недвижимости в публичное поле через внесение сведений о нём в ЕГРН в порядке межведомственного взаимодействия без заявления супругов. Однако ко второму чтению Проект соединил в себе главные порочные практики современного российского законодательного процесса:

а) ко второму чтению был представлен абсолютно новый текст, не имевший ничего общего с оригинальным документом;

б) текст Проекта ко второму чтению был опубликован 24.06.2022 (в пятницу), а второе его чтение состоялось 28.06.2022 (во вторник), что делало заведомо невозможным его полноценное публичное обсуждение в экспертном сообществе; в ходе пленарного заседания Государственной Думы 28.06.2022 поправки в ст. 35 СК РФ не обсуждались;

в) Проект был принят сразу во втором и третьем чтениях, в составе огромного объёма законодательных актов, которые по ещё одной печальной традиции массово и без необходимого экспертного обсуждения принимаются перед уходом парламента на летний перерыв.

6. Проблема непубличности сведений о совместной собственности на недвижимость супругов, которую выделяла пояснительная записка к Проекту, была преодолена за счёт включения в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ прямой отсылки к ст. 173.1 ГК. Такое решение не может не вызывать многочисленные возражения:

а) из пояснительной записки к Проекту и других материалов, сопровождавших его принятие, не следует ясного осознания законодателем действительного значения новой редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ для оборота и судебной практики;

б) введение в абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ общей отсылки к ст. 173.1 ГК вовсе не означает, что для оспаривания сделок по п. 3 ст. 35 СК РФ теперь необходимо доказывать недобросовестность контрагента, поскольку ст. 173.1 ГК задаёт самое общее регулирование условий оспаривания и последствий совершения сделок без необходимого в силу закона согласия третьего лица;

в) новелла абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ представляет собой пример крайне неудачной юридической техники в виде обратной отсылки специальной нормы на общую, ориентирующую на установление дифференцированных правил в специальном законодательстве;

г) ФЗ № 310 разрушает логичную систему взаимосвязи между правилом защиты добросовестного контрагента и презумпцией согласия другого супруга на сделку, заложенную составителями ст. 35 СК РФ;

д) неизвестно, чем теперь отличаются между собой составы недействительности по п. 2 и п. 3 ст. 35 СК РФ: история разработки и принятия ФЗ № 310 неминуемо порождает искусственный характер любых выдуманных различий, поскольку законодатель, по-видимому, этим вопросом не задавался.

7. Попытка достижения необходимого баланса интересов за счёт общей отсылки абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ к ст. 173.1 ГК представляется крайне сомнительной, а само решение о защите добросовестного контрагента во всех случаях – необоснованным. Необходимо предложить более комплексное и нюансированное решение вопросов, которые ставят перед законодателем доктрина и судебная практика:

а) максимальное выведение совместной собственности супругов на недвижимое имущество в публичное поле посредством внесения соответствующих сведений в ЕГРН без заявления супругов в порядке межведомственного взаимодействия уполномоченных органов и нотариата;

б) замена в абз. 1 п. 3 ст. 35 СК РФ схемы перечисления сделок по критерию формы и государственной регистрации на схему перечисления особенно важных для семейной общности сделок по критерию их объекта, а также возмездности;

в) в случае сохранения общего правила о защите добросовестного контрагента от оспаривания сделок с супружеским имуществом с учётом семейно-правовой специфики данных правоотношений стоит предусмотреть перечень объектов, приоритетное значение которых для семейной общности создаёт исключение из общего правила: прежде всего такие исключения по образцу ряда зарубежных правопорядков можно предусмотреть для единственного жилого помещения и предметов домашнего обихода, оспаривание сделок с которыми следует допустить по правилам прежней редакции абз. 2 п. 3 ст. 35 СК РФ, т.е. независимо от добросовестности контрагента;

г) в случае сохранения общего правила о защите добросовестного контрагента представляется вполне обоснованным (снова по опыту ряда развитых зарубежных правопорядков и принимая во внимание аргументы классиков отечественной цивилистики, а также учитывая аналогичное правило п. 2 ст. 302 ГК) поступиться интересами оборота в отношении контрагентов – приобретателей супружеского имущества по безвозмездным сделкам.